Зависть кукушки - Анна Акимова

– Чего встала «руки в брюки»! – прервала мои мысли кухарка Настя. – Вон лук почисть да порежь!

Я посмотрела на нее. В ее глазах плескалась мстительная радость зависимого человека, который получил возможность унизить другого.

– Чего стоишь-то?! – наддала она. – Маникюра жалко?

Маникюра было жалко. Было жалко себя, своих стараний, своего дурацкого волнения и дурацких доверчивых надежд, с которыми я шла в этот дом. Жалко тетю Женю, которая брызгала меня французскими духами, свою мамулю, наивно одарившую меня чужестранным имечком, даже своего коричневого костюма было жалко. Сейчас заплачу, поняла я.

Настя с жадным интересом смотрела на меня. Нет, не заплачу, решила я, шагнула вперед, взяла со стола нож и одним движением разрубила луковицу пополам.

Я безжалостно кромсала луковицу, шелуха летела во все стороны, липла к одежде. Луковица оказалась «злой», ядреный луковый дух витал вокруг меня, смешивался с ароматом французских духов, щипал глаза. Сейчас потекут слезы, размажется тушь, и я стану чучело-чучелом. Ну и плевать! Сейчас покончу с этой луковицей и уйду. Кучка нарезанного лука будет единственным, что останется от меня в этом доме. Прощайте, господа академики, рафинированные интеллигенты с безупречным вкусом. Живите без меня!

И тут в кухне появился Сергей.

Он сразу все понял по моему лицу. Шагнул ко мне, отобрал у меня нож, подхватил под локти и почти поднес к раковине. Открыл кран и сунул мои руки под струю воды. Я дернулась – в раковине стоял большой дуршлаг с вымытым виноградом, вода с моих рук текла прямо на него. Но Сергей держал меня крепко. Он тщательно отмыл мои руки, закрыл кран и, поискав глазами, шагнул к толстухе, стоявшей, разинув рот, и снял с ее плеча полотенце, затем вытер мои руки, повесил полотенце обратно на плечо остолбеневшей кухарки, крепко взял меня за руку и вывел из кухни. Все это он проделал молча, не сказав ни слова.

Мы вернулись в гостиную. Сергей, лавируя среди гостей, подвел меня к высокому, худощавому мужчине средних лет и представил:

– Папа, это Груня. Груня, это мой отец, Петр Владимирович.

Сережин отец понравился мне: симпатичный мужчина. С Сергеем они были похожи только ростом и глазами. У Петра Владимировича были светлые волосы с сединой и другой тип лица. Он был приветлив и искренне дружелюбен, я это чувствовала. А еще он сказал, что ему очень хочется посмотреть мои картины – Сергей рассказывал ему, как здорово я рисую. Мы немного поболтали с ним и его женой Натальей, которая подошла к нам, отделившись от «карамельной» толпы. Я пригласила их к нам в гости, и мы условились созвониться в ближайшее время.

После этого разговора я немного расслабилась, успокоилась и стала разглядывать гостей: они стояли и сидели группами и поодиночке, разговаривали, у некоторых в руках были бокалы. Мужчина в черном костюме с бабочкой катал по залу передвижной столик с напитками.

Виновники торжества – Сережина кузина Лера и ее жених – откровенно скучали и ждали окончания вечера. Их родители держались вместе и что-то озабоченно обсуждали, наверняка предсвадебные дела.

Неподалеку от нас в кресле сидел полноватый, обрюзгший мужчина с нездоровым красным лицом. Он явно чувствовал себя плохо, непрерывно пил минералку со льдом и вытирал платком мокрое от пота лицо. Сергей сказал, что это старший брат Леры Евгений, у него действительно проблемы со здоровьем. Я не стала уточнять какие.

Мое внимание также привлекла пожилая дама, сидевшая в кресле у противоположной стены. Она показалась мне странной, а приглядевшись, я поняла, в чем дело. Платье и туфли у нее были такого же цвета и фасона, как у Нины Владимировны Лавровой, седые волосы так же подстрижены и уложены, на лице такой же макияж, и даже золотой медальон на шее был точной копией того, который я видела у Нины Владимировны. Однако, в отличие от подтянутой, моложавой Лавровой, эта дама выглядела откровенно старой, расплывшейся и морщинистой. Словом, это было какое-то кривозеркальное отражение Сережиной бабки.

– Кто это? – затеребила я Сергея, кивая на старуху.

– А-а, это баба Сима, Серафима Всеволодовна Князева, бабкина подруга. Дружат с детства, всюду вместе, как попугаи-неразлучники. Серафима бабке в рот смотрит, во всем ей подражает, а та ею помыкает как хочет, в грош ее не ставит, но от себя не отпускает, держит на поводке, как собачонку. Жалко ее…

– Она что, одинокая? – спросила я.

– Да нет, была замужем, есть дочь, внук. Вон, кстати, Севка, внук ее, напитки развозит.

– Ой, – смутилась я. – А я думала, это официант такой, нанятый.

– Ну и почти угадала. Севка у бабки в холуях. Он у нее личным секретарем служит.

– Зачем твоей бабушке личный секретарь, – изумилась я. – Она что, политик или общественный деятель?

– Она, видишь ли, пишет воспоминания о своем отце. Вроде, у нее договор с университетским издательством. А Севка ей помогает. Ищет материалы в архивах, текст на компе набирает… Ну и по совместительству личный шофер, возит ее по магазинам, портнихам, массажистам. В общем, мальчик на побегушках и мальчик для битья в одном флаконе.

– А кто он по профессии?

– Журналист. Но постоянно ни в одном издании не работает. Фрилансер. Иногда пописывает статейки, где-то печатает… Ему удобнее состоять при бабке.

– Ты его не любишь?

Сергей не успел ответить. По гостиной вдруг прошел какой-то шорох, и все присутствующие разом обернулись к двери. В дверях гостиной стоял улыбающийся молодой мужчина. Светлые волосы, серо-голубые смеющиеся глаза, характерная линия рта с резко очерченной верхней губой. Он стоял в непринужденой позе, в распахнутом дорогом пиджаке, руки на поясе, и слегка покачивался на носках.

– Вовчик! Явился наконец! – сказал Сергей и широко улыбнулся, впервые за этот вечер. – Это Вовка, мой брат, – ответил он на мой немой вопрос.

Между тем визжащая карамельная стая окружила опоздавшего гостя и, радостно галдя, обклевывала его поцелуями. Мужчины, похохатывая, хлопали его по плечам. Похоже, Сережин брат был здесь всеобщим любимцем.

– Володенька! – раздался голос Нины Владимировны, и что это был за голос! Куда девались недавние властные, резкие интонации, едкий сарказм! Сейчас это был голос любящей женщины, нежный, почти воркующий.

Нина Владимировна пробралась сквозь толпу и подошла к внуку.

– Володенька, разве нельзя было позвонить? – мягко упрекнула она. – Я уж не знала, что думать, вся извелась!

– Бабуля, не ворчи! – Володя чмокнул бабку в щеку. – Разрядился телефон. Не надо было беспокоиться. Ну что со мной может случиться?

– Володя, Володя, – она погладила его по щеке. – Разве я могу не волноваться! Ты голоден, наверное? Пойду, потороплю с ужином…

Я во все глаза смотрела на Володю. Он обошел гостиную, здороваясь с гостями, перебросился несколькими словами с женихом и невестой, с отцом и подошел к нам.