Библиотекарист - Патрик де Витт

в котором объяснял, чем определен его выбор. Он сам себе удивлялся, что столько времени уделяет этой затее, но остановиться не мог, да и не хотел.

В ночь перед вторым чтением спал он плохо и на тридцать минут раньше нужного прибыл в Центр, где в Большой комнате уборщик расставлял стулья и снова что-то там бормотал. Боб стоял на трибуне, готовясь к выступлению; Мария подошла и спросила, можно ли ей взглянуть, что он в этот раз выбрал. Он пододвинул к ней стопку, и она полистала книжки одну за другой.

– Эта ваша фамилия, Комет, она что, русская? – спросила она.

– Нет.

– Но все эти книги написаны русскими!

– Так и есть.

Она вернула стопку Бобу.

– А вы читаете книги, которые написали нерусские?

– Конечно, – сказал он. – Я просто подумал, что людям может быть интересно доискаться до точки, где культуры перекликаются, и выявить политические взгляды, выраженные окольно.

– Ну, может, и так, – сказала Мария.

Очевидно, она считала, что его опять ждет провал, однако пожелала удачи и удалилась.

Люди понемногу стекались; народу пришло поменьше, чем в прошлый раз. Боб начал с заявления, которое выучил наизусть.

– Зачем вообще читать? Зачем кто-то вообще это делает? Зачем это делаю я? Разумеется, тут есть желание уйти от действительности, для которого жизнь дает полно оснований, и чтение, разумеется, утешает. Но, кроме того, чтение – это еще и способ примириться со случайностью нашего бытия. Читая книгу, плод наблюдательного, сочувствующего ума, мы вглядываемся в человеческую природу со всеми ее удивительными особенностями и говорим себе: “Да, сущая правда, только я не знал, как это выразить”. Так образуется братство: мы понимаем, что не одиноки. Иногда голос автора знаком нам с самой первой страницы, с первого же абзаца, даже если автор жил в другом столетии и в другой стране. – Боб поднял свою стопку русских. – Чем объяснить это чувство родства? Я искренне верю, что в наших лучших проявлениях мы едины, мы связаны неким звеном, некими узами. Жизнь, проведенная мною за чтением, подтверждает это. Этим чувством, этим чудом я хочу поделиться сегодня с вами. Я прочту выдержки из русского канона. Мы начнем с Гоголя – выбор очевидный, но очевидный не просто так. Язык, может быть, чуточку слишком литературный, но эмоциональная составляющая, я думаю, злободневна как никогда.

Боб начал с “Шинели”. Он читал чистым, жизнерадостным голосом, с верой в скрытую красоту и суровый комизм произведения. Он знал, что сумел бы достучаться до этих людей, если б только они отдались словам, но не успел он дочесть до середины, как слушатели принялись ерзать. Вскоре они встряхнулись, начали приходить в себя, а потом и вовсе встали и разошлись. К тому времени, как Боб закончил рассказ, в комнате оставались только Чирп и вечно бормочущий уборщик, который уже принялся уныло складывать стулья. Когда бормотание сделалось различимым, Боб узнал, что это его, Боба, уборщик винит в том, что считает лишней работой. Боб запретил себе извиняться; он собрал свои книги и по дороге к двери задержался, чтобы подойти к Чирп, которая, как он теперь увидел, крепко спала. Солнцезащитные очки сидели у нее на носу криво, он их поправил.

Он прошел мимо длинного стола в Большой комнате, за которым сидели люди, только что ушедшие с его чтения, бок о бок под тихо жужжащими люминесцентными лампами; кто болтал, кто не болтал, кто разгадывал кроссворд или судоку, кто безопасными ножницами кромсал цветную бумагу.

Боб пошел попрощаться с Марией, но увидел через дверь, что она снова разговаривает по телефону. Он постоял немного, а потом взял и ушел. Он чувствовал злость, что было совсем не свойственно Бобу, и даже поймал себя на том, что жалеет, что вообще пришел в Центр. Начался дождь, он, морщась от капель, спрятал книги под пальто. Отпирая входную дверь, услышал телефонный звонок. Свет в кухне не горел; в сумраке дня там царили чистота и порядок. Он положил книги на столешницу, снял трубку настенного телефона и сказал в нее: “Алло”.

Это была Мария.

– Что случилось?

– Ничего не случилось. Вы оказались правы, и я ушел.

– Но вы не сказали мне, что уходите.

– Вы говорили по телефону.

– Ну, минутку бы подождали.

– Я несколько минуток прождал.

– Вы что, дуетесь? – спросила Мария.

– Да, есть такое.

– Что ж, не могу сказать, что вы этого не заслужили, и после того, как я положу трубку, можете дуться, пока не лопнете, а пока, будьте добры, повремените немного, ладно? Потому что у меня есть идея. Вы меня выслушаете?

– Я уже слушаю.

– Я хотела бы предложить, чтобы вы и дальше приходили сюда, но без книг.

– Приходить без книг?

– Да, оставьте книги дома, Боб.

– И что же я буду делать?

– Только одно: быть здесь.

– Быть там и делать что?

– Быть здесь, быть рядом. Те, о ком мы заботимся в Центре, в большинстве своем на все махнули рукой, все пустили на самотек. Есть такие, кто принимает свое состояние как должное или совсем его не осознает; но есть и такие, кто сбит с толку, кого это тревожит и даже, бывает, злит. Вы же из тех, кто крепко держит штурвал, и, я думаю, ваше присутствие пойдет на пользу. Я вот только что говорила по телефону с фокусником, который хочет устроить для нас представление со всякими трюками, иллюзиями и прочей ловкостью рук. Половина людей в Центре, кто больше, кто меньше, страдает старческим слабоумием. Мир в целом и без того уже ловкий трюк, и в мою задачу не входит лишний раз ткнуть их носом в то, как он ненадежен. Вот тут-то, на мой взгляд, в дело входите вы.

Она стала уговаривать Боба, чтобы он навестил их на следующей неделе, но он изобразил холодность, заявил, что ему нужно подумать, и повесил трубку. По правде сказать, его тронуло то, как оценивает его характер Мария. Предназначение, которому Боб следовал в своей профессиональной жизни, было отставлено, когда он вышел на пенсию, но теперь, снова востребованная, эта часть его личности ожила. Утром он позвонил Марии, чтобы согласовать расписание, и в назначенный день безо всяких книг, как и было предписано, прибыл в Центр.

* * *

Однако, что ему делать, он толком так и не уразумел.

– Просто пройдитесь туда и сюда, – сказала ему Мария. – Спросите кого-нибудь, как его зовут, сами представьтесь. Это как коктейльная вечеринка, но без коктейлей.

Она дружески подтолкнула его в сторону Большой комнаты, и он обошел длинный стол, приветственно махая каждому, кто попадался ему на глаза, в надежде получить приглашение задержаться. Но никто не выказывал намерения с ним заговорить, и он шел и