Охота на императора - Рудольф Баландин

Михаил Фроленко (1848–1938), приговоренный к пожизненному заключению, был освобожден в 1905 году.

Смерть девяти молодых мужчин и двух женщин были отданы за одну жизнь немолодого царя. Неужели она стоила таких жертв? Большинство этих казненных или погибших в заточении людей были незаурядными личностями, а Кибальчич – талантливым инженером-изобретателем. Да и погибшего императора не отнесешь к числу людей заурядных или тем более преступных. Ему нельзя отказать ни в благородстве, ни в мужестве, ни в умении вести государственные дела.

«Так кончилась трагедия Александра II, – писал его бывший камер-паж князь Петр Кропоткин. – Многие не понимали, как могло случиться, чтобы царь, сделавший так много для России, пал от рук революционеров. Но мне пришлось видеть первые реакционные проявления Александра II и следить за ними, как они усиливались впоследствии; случилось также, что я мог заглянуть в глубь его сложной души, увидать в нем прирожденного самодержца, жестокость которого была отчасти смягчена образованием, и понять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного мужества государственного деятеля, – человека сильных страстей, но слабой воли, – и для меня эта трагедия развивалась с фатальной последовательностью шекспировской драмы. Последний акт ее был ясен для меня уже 13 июня 1862 года, когда я слышал речь, полную угроз, произнесенную Александром II перед нами, только что произведенными офицерами, в тот день, когда по его приказу совершились первые казни в Польше».

Из официального отчета о совершении смертной казни:

«В пятницу, 3 апреля, в 9 часов утра, на Семеновском плацу согласно произведенному заранее официальному заявлению, была совершена казнь пяти цареубийц: Андрея Желябова, Софьи Перовской, Николая Кибальчича, Николая Рысакова и Тимофея Михайлова.

…Подполковник Дубисса-Крачак принял преступников из Дома предварительного заключения и сопровождал под конвоем до места казни, по улицам: Шпалерной, Литейному проспекту, Кирочной, Надеждинской и Николаевской до Семеновского плаца. В распоряжении его находились одиннадцать полицейских чиновников, несколько околоточных надзирателей, городовых, сверх того, местная полиция… Конвой, сопровождавший преступников, состоял из двух эскадронов кавалерии и двух рот пехоты.

(Наблюдал за порядком полицмейстер полковник Есипов, были усиленные наряды конных жандармов по всему пути следования. От войск – несколько рот пехоты. Войсками на плацу командовал начальник 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, генерал-адъютант, генерал-лейтенант барон Дризен. – Р.Б.)

В 7 часов 50 минут из ворот Дома предварительного заключения выехала первая позорная колесница, запряженная парою лошадей. На ней, с привязанными к сиденью руками, помещались два преступника: Желябов и Рысаков. Они были в черных, солдатского сукна, арестантских шинелях и таких же шапках, без козырьков. На груди у каждого висела черная доска с белою надписью: «цареубийца». Юный Рысаков, ученик Желябова, казался очень взволнованным и чрезвычайно бледным…

Вслед за первою выехала из ворот вторая позорная колесница с тремя преступниками: Кибальчичем, Перовской и Михайловым. Все они были бледны, но особенно Михайлов… Как ни был бледен Михайлов, как ни казался он потерявшим присутствие духа, но при выезде на улицу он несколько раз что-то крикнул. Что именно – разобрать было довольно трудно, так как в это самое время забили барабаны. Михайлов делал подобные возгласы и по пути следования, зачастую кланяясь на ту и другую сторону собравшейся по всему пути сплошной массе народа.

Следом за преступниками ехали три кареты с пятью православными священниками, облаченными в траурные ризы с крестами в руках. На козлах этих карет помещались церковнослужители…

Рысаков охотно принял священника, долго беседовал с ним, исповедался, и приобщился св. тайн. 2 апреля Рысакова видели плачущим: прежде он зачастую в заключении читал св. Евангелие. Михайлов также принял священника, довольно продолжительно говорил с ним, исповедался, но не причащался св. тайн. Кибальчич два раза диспутировал со священником, от исповеди и причастия отказался; в конце концов, он попросил священника оставить его. Желябов и Перовская категорически отказались принять духовника.

Ночь со 2 на 3 апреля, для них последнюю, преступники провели разно. Перовская легла в постель в исходе одиннадцатого часа вечера. Кибальчич несколько позже – он был занят письмом к своему брату, который в настоящее время, говорят, находится в Петербурге. Михайлов тоже написал письмо к своим родителям, в Смоленскую губернию. Письмо это написано совершенно безграмотно и ничем не отличается от писем русских простолюдинов к своим родным. Перовская еще несколько дней назад отправила письмо к своей матери. Желябов написал письмо к своим родным, потом разделся и лег спать в исходе одиннадцатого часа ночи. По некоторым признакам, Рысаков провел ночь тревожно. Спокойнее всех казались Перовская и Кибальчич…

(На следующее утро) Палач Фролов со своим помощником из тюремного замка усаживал их на колесницу. Руки, ноги и туловище преступников прикреплялись ремнями к сиденью.

…Высокие колесницы, тяжело громыхая по мостовой, производили тяжелое впечатление своим видом. Преступники сидели сажени две над мостовою, тяжело покачиваясь на каждом ухабе. Позорные колесницы были окружены войсками. Улицы, по которым везли преступников, были полны народом.

Этому отчасти способствовали как поздний час казни, так и теплая весенняя погода. Начиная с восьми часов утра солнце ярко обливало своими лучами громадный Семеновский плац, покрытый еще снегом с большими тающими местами и лужами. Несметное число зрителей обоего пола и всех сословий наполняло обширное место казни, толпились тесною, непроницаемою стеною за шпалерами войска, на плацу господствовала замечательная тишина. Плац был местами окружен цепью казаков и кавалерии. Ближе к эшафоту были расположены в квадрате сперва конные жандармы и казаки, а ближе к эшафоту, на расстоянии двух-трех сажен от виселицы, – пехота лейб-гвардии Измайловского полка.

В начале девятого часа приехал на плац градоначальник, генерал-майор Баранов, а вскоре после него судебные власти и лица прокуратуры: прокурор судебной палаты Плеве, исполняющий должность прокурора окружного суда Плющик-Плющевский и товарищи прокурора Постовский и Мясоедов» (комичные фамилии, достойные пера Гоголя. – Р.Б.).

Эшафот черный, почти квадратный, 6 ступеней. Против входа – три позорных столба с цепями на них и наручниками. Общая виселица с шестью железными кольцами для веревок, позади эшафота – 5 черных гробов со стружками и парусинными саванами для преступников. 4 арестанта в нагольных тулупах, помощники палача.

После прибытия градоначальника палач в синей поддевке, стоя на деревянной лестнице, стал прикреплять к пяти крюкам веревки с петлями.

Стояла платформа для лиц судебного и полицейского ведомств, начальства, журналистов, некоторых младших чинов посольств.

При виде позорных колесниц толпа колыхнулась и загудела. По очереди преступников ввели на эшафот. «К трем позорным столбам были поставлены Желябов, Перовская и Михайлов». Перовская, Желябов и Кибальчич «казались довольно спокойными». Желябов часто поворачивался в сторону Перовской. На ее спокойном лице показался румянец. «Во время восхождения на эшафот преступников толпа безмолвствовала, ожидая с напряжением совершения казни».