Гимназия Царима - Марьяна Сурикова

Когда теперь уже Орсель-старший вложил мою ладонь в руку сына, я ощутила себя неким переходящим призом. Впрочем, Арто протеста не выказал, как только музыка вновь заиграла, он вывел меня на паркетный круг. При этом выглядел он довольно хмуро, молчал и обнял мою талию еще крепче сенатора. Возникало стойкое ощущение, что, являйся Арто чувствительной девицей, он бы сейчас принялся кусать губы. Естественно, между девицей и мужественным теоном была огромная пропасть, а потому никаких проявлений внутренних переживаний Арто не выказал, разве только стиснул в объятиях столь крепко, что я буквально взмолилась:

— Теон Орсель, не могли бы вы чуточку ослабить вашу хватку?

Арто мигом вернулся к действительности из страны своих грез и удивленно взглянул на меня.

— Уже дышать сложно, и я вот-вот посинею.

Орсель расслабил пальцы, и они перестали впиваться мне под ребра, отчего я облегченно вздохнула. Однако вновь не дождалась комментариев со стороны вечного задиры. Танцуя со мной, он то и дело кидал взгляды в сторону отца и непривычно молчал, даже не пытаясь подначить.

— А где ваша досточтимая матушка? — попыталась завязать светскую беседу. — Полагаю, она тоже нас встретит сегодня?

На меня в ответ бросили такой взгляд, словно из всех возможных тем для разговора я выбрала самую неудачную.

— Она нездорова, — коротко отозвался Арто.

— Очень жаль. Рада, что вы и ваш отец в добром здравии. Ой!

Мою талию вновь крепко сжали.

— Хочешь совет, Эста?

— Смотря какой… Теон Орсель, вы опять пытаетесь меня раздавить.

— Убеди своего отца даже на пушечный выстрел не приближаться к моей семье.

— Это очень странный совет.

— Можешь и дальше смеяться, Эста, ты ведь так любишь развлекаться, но если продолжите знакомство с уважаемым сенатором, очень скоро ты совсем позабудешь про смех.

И на этой, я бы сказала, угрожающей ноте Арто ухватил меня за запястье и резко закрутил, хотя предполагалось, что изящный оборот вокруг оси я должна сделать сама. На этом танец окончился, Орсель поклонился мне и проводил именно туда, куда надо, к моим родителям.

Весь этот странный разговор не шел у меня из головы до самого окончания вечера, который, несмотря на отсутствие хозяйки, прошел совершенно замечательно. То есть все было продумано в высшей степени детально, чтобы не дать гостям скучать, включая даже представление лучшей театральной труппы Сенаториума. Орсели определенно не скупились и точно не экономили на организации приемов, поскольку даже в качестве декораций использовались не муляжи. Если дерево, то настоящее, спиленное явно по просьбе самого сенатора, поскольку в окрестностях города запрещалось трогать парки без особого разрешения, а если море, то реальный бассейн, заполненный (я уверена) именно морской водой.

И хотя Орсель-старший шутил насчет многочисленности своей родни, среди приглашенных я насчитала более половины самых именитых гостей, от сенаторов, занимающих такое же высокое положение, как и сам хозяин, до верхушки судебной власти. На прием собрались представители новой и, что странно, старой аристократии. Я была удивлена, приметив среди приглашенных защитников пусть не самых древних, но весьма известных родов. Благо вопрос, так и вертевшийся на моем языке, сенатору задал отец:

— До нас доходили слухи, что в Сенате складываются весьма напряженные взаимоотношения с представителями высшей власти, теми же защитниками, но реальность опровергает домыслы. Вижу, вы поддерживаете связь даже с ними.

— К чему лукавить, ведь мы с вами старые приятели. Не со всеми, к сожалению, удается поддерживать хорошие отношения. Представители Сената, и я в том числе, желают положить конец распрям, ведь это очень влияет на нашу совместную работу, однако есть гордецы, которых древность рода заставляет попросту терять голову.

— Я заметил, что самых родовитых аристократов, не будем называть их имена, здесь нет.

— Они каждый раз отвечают отказом на наши приглашения. Это так досадно. Однако мы не перестаем делать шаги навстречу.

— Прекрасно вас понимаю и уважаю это стремление ради блага страны, но что поделать, если некоторые спесивцы не сознают таких важных моментов.

— Вы правы. Как ни прискорбно, но они вынуждают нас задумываться о том, чтобы изменить сложившуюся и хорошо зарекомендовавшую себя законодательную систему. Что поделать, если факт остается фактом: защитники и их наследники сильно изменились с древних времен.

— Я слышал об этом.

Честно говоря, мне было неприятно присутствовать при этом разговоре, но и уйти казалось невежливым, а сенатор в силу своего чрезмерного гостеприимства часто подходил к нам с родителями и заводил непринужденную беседу, интересуясь мнением о приеме и задавая сотню других вопросов. И хотя на танец ни он, ни его сын меня больше не приглашали, однако я была уже сыта вниманием обоих. Сенатор лучился доброжелательством и был крайне предупредителен, а Арто попросту сверлил меня глазами весь вечер, и я окончательно уверилась, что Орсель-младший задумал сменить подход.

Это молчаливое наблюдение выводило из равновесия сильнее привычных подколок. К концу приема я попросту не выдержала и сама отправилась туда, где в данный момент находился Арто. Остановившись неподалеку, сделала вид, что любуюсь видом из окна, и Орсель-младший тут же оказался рядом. Он остановился по другую сторону оконного проема, прислонился к нему плечом, взгляд при этом вновь устремил на меня. На какое-то время мы словно очутились в изоляции от остального общества в укромном уголке, и я позволила себе высказать вслух собственные мысли:

— Можно попросить вас, теон, не смотреть на меня столь неотрывно и пристально? Возникает стойкое ощущение, будто хотите что-то спросить, однако вы молчите.

— Тебя мой взгляд нервирует, Эста?

— Если вы нашли новый способ изводить меня, то он, признаться, действенный. Но может, уже довольно? Вечер скоро подойдет к концу, выберите другой объект для ваших наблюдений.

— А с чего ты решила, будто я тебя извожу?

— А чем вы занимались последние годы?

— Да что ты заладила, я давно уже к тебе не цепляюсь. Может, мне просто нравится на тебя смотреть!

Тут я как-то сбилась с основной мысли и придирчиво посмотрела на Орселя в поисках усмешки или иного признака явного издевательства.

— Все мыслишь старыми категориями, Эста?

— Старыми? Да вы нарочно обращаетесь так неуважительно, зовете на «ты» и напрочь игнорируете принятое обхождение!

— Издеваешься? Я тебя четвертый год знаю, прикажешь вечно сюсюкать это дурацкое тэа? Что за бред?

— Ах вот как? То есть вы меня таким образом выделяете? Это у вас признак расположения, когда к девушке обращаетесь на «ты» и исключительно по фамилии.