Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис

Он, значит, тоже рассказывал маме выдуманные сны.

— Все будет не так, — возразила Роза. — Мы даже не поймем, что происходит. Ничего не запомним.

— Солнце взорвется новой звездой и начнет сжигать себя. Ядро наполнится атомным пеплом, и Солнце израсходует свое собственное топливо. В центре Солнца темно, беспросветно темно: там такое коротковолновое излучение, что лучи невозможно увидеть. Они невидимые. Повсюду тьма кромешная и пепел. Представляешь?

— Это не важно. — За окном проплывали луга, лицо Розы заливали лучи солнца. — Нас там не будет. Мы умрем. Ничего не запомним.

Роза и не представляла, как обрадуется бабушке, с каким облегчением увидит худое загорелое лицо, голые руки. На ней даже шляпы не было!

— Роза, милая, как ты выросла! — сказала бабушка, но слова нисколько не напоминали смертный приговор. — А ты, Дэвид, все так же носом в книжках, а?

К бабушкиному домику они добрались почти в сумерках.

— Это что? — Дэвид замер на пороге. Бабушка спокойно ответила:

— Северное сияние. Слушайте, нам тут такие фейерверки в последнее время показывают! Совсем как в День независимости!

Роза только теперь поняла, как ей не хватало тех, кто не боится. Она запрокинула голову. Полотнища красного света колыхались до самого горизонта, вздрагивая от солнечного ветра.

— Как красиво… — прошептала Роза, но бабушка уже ждала в дверях, и так радостно было видеть ее ясные глаза, что Роза пошла за ней в кухню, к столу под красной клеенкой и красным занавескам на окнах.

— Как приятно принимать гостей, — бабушка вскарабкалась на стул. — Роза, подержи-ка с этой стороны… — Она спустила вниз длинный конец желтой пластиковой ленты.

Роза взяла протянутый сантиметр и с беспокойством спросила:

— Что ты делаешь?

— Снимаю мерки для новых штор, милая, — ответила бабушка, роясь в карманах в поисках карандаша и листочка. — Какая длина получается?

— Зачем тебе новые шторы? — переспросила Роза. — Мне и эти нравятся.

— Они не защищают от солнца, — ответила бабушка и глаза ее наполнились угольно-черным ужасом, а голос срывался почти на визг. — Обязательно нужны новые шторы, Роза, а ткани нигде нет. Во всем городе нет, пришлось в Оттаве заказывать! Всю ткань скупили, во всем городе! Представляешь, Роза?!

— Да, — ответила Роза, честно стараясь испугаться.

Рон все еще крепко держал ее за руки. Она пристально смотрела на него.

— Теплее, Роза, — говорил он. — Уже скоро. — Да, — отозвалась она.

Он отпустил ее, встал с дивана, пробрался сквозь толпу в голубой гостиной и вышел на улицу, в снег. Она решила не возвращаться к себе в комнату и все смотрела, как беспорядочно бродят вокруг незнакомцы, как брат читает на ходу, как бабушка залазит на стул, а память возвращалась — легко и безболезненно…

— Хочешь, что-то покажу? — спросил брат.

Роза глядела в окно. Огни мерцали весь день, хотя на улице было спокойной тихо. Бабушка пошла в город, узнать, не прислали ли ткань для штор. Роза промолчала.

Брат сунул ей под нос книгу и заявил:

— Это протуберанец!

«Высокогорная обсерватория, Боулдер, Колорадо». Черно-белые картинки — как старые фотографии, только вот подписи совсем не похожи на мамины.

— Это вспышка раскаленного газа высотой в сотни тысяч футов.

— Нет, — возразила Роза, опуская книгу на колени. — Это мой золотой обруч. Я видела во сне…

Она перевернула страницу.

Дэвид склонился к ней и стал объяснять:

— Эта вспышка случилась в 1946 году, когда только начинались неприятности, но о них еще никто не знал. Протуберанец весил миллион тон. Газ вырвался на миллион миль! Рвануло, и весь этот газ вырвался в космос. Там начинались всякие…

— Это мой золотой мишка! — Роза вцепилась в книгу, точно в фотографию любимого. На картинке черное Солнце лениво тянуло гигантскую огненную лапу — дикую и шелковистую лапу пылающего газа.

— Тебе такое снилось? — удивился брат. В его голосе зазвучали истерические нотки. — Ты мне вот об этом рассказывала? Но ты же говорила, что сны у тебя хорошие?!

— Хорошие, — заявила Роза.

Он выхватил у нее книгу и стал сердито листать страницы, пока не нашел цветную диаграмму на черном фоне: сверкающий красный шар, заполненный концентрическими кругами.

— Вот что с нами будет! — Он яростно ткнул в один из кругов внутри красного шара. — Это мы! Мы! Вот здесь, прямо внутри Солнца! Пусть-ка тебе вот это приснится!

Он захлопнул книгу.

— Но мы все уже умрем, это будет не страшно, — протянула Роза. — Не больно. Мы ничего не запомним.

— Это ты так думаешь! Тебе все известно, да? Да ты вообще ничего не знаешь! Я читал, что никто, понимаешь — никто! — не знает, что такое память! Неизвестно, где она находится — может, даже и не в клетках мозга! Сидит себе в каких-нибудь атомах, и если нас разорвет на кусочки, то память все равно сохранится… Представь, что мы сгорим на солнце, но будем все помнить? Вот мы и будем гореть вечно, и помнить… помнить вечно!

— Оно так не сделает. Не сделает нам больно. — Роза шевелила пальцами в песке и смотрела на брата. Страха не было, один лишь восторг. — Оно…

— Ты чокнутая! — закричал брат. — Понимаешь? Чокнутая! Говоришь о нем, как будто о друге, как будто оно — твой приятель! Но Солнце, твое замечательное Солнце скоро убьет нас всех! — Он вырвал у нее из рук книгу и заплакал.

Розе захотелось попросить у него прощения, но тут вошла бабушка, без шляпы, с волосами, спадающими на худое, загорелое лицо.

— Ткань привезли! — обрадовано сообщила она. — Я купила на все окна сразу! — Два рулона красной клетчатой ткани трепетали на столе, точно северное сияние — красное на красном. — Я уж думала, никогда не дождемся…

Роза провела рукой по ткани.

* * *

Она ждала его в вагоне-ресторане, присев за стол с белой скатертью. Он помедлил в дверях, на секунду застыл в проходе, обрамленный снежными хлопьями пепла, и вошел, весело напевая что-то невразумительное.

— Роза, Роза, расскажи теорию свою… — В руках у него был рулон красной материи. Он вручил его бабушке, свободный край ткани развернулся… Бабушка от радости застыла на стуле как вкопанная, и на пол навечно упали белые клочки бумаги и желтая сантиметровая лента.

Роза подошла и встала перед ним.

— Роза-мимоза, — весело начал он. — Расскажи мне… Она положила руку ему на грудь и заявила:

— Никаких теорий. Я все знаю.

— Все, Роза? — Он весело ухмыльнулся, а она с грустью — подумала, что никогда не сможет увидеть его по-настоящему. Он так и останется для нее юношей-всезнайкой из бакалейной лавки.