Солнце на антресолях - Наталия Терентьева

– Фамилия дедушки – Орлофф, – сказала я. – Николас Орлофф.

Надежда Ивановна подумала.

– Может, и встречала его. Чуть картавил, да? Очень быстро говорил… Ядовитый такой человек.

– Не знаю. Не видела его никогда.

– А сейчас он что делает?

– Нас с мамой ждет, – вздохнула я. – Болеет, ему помощь нужна. Я не знаю, так мама говорит, она его случайно нашла.

– Случайно нашла? – удивилась Надежда Ивановна. – Это как? Где?

– В Интернете, – ответила я, не вполне уверенная, что Надежда Ивановна понимает, о чем я.

– А-а-а… Я вот тоже… Все ведь думала – можно ли, хоть я и рассекречена… Да вот, научилась…

Пожилая женщина сняла бархатную тряпочку с ноутбука, лежавшего, оказывается на столе. Рядом стояла просто архаическая вазочка с сушками и леденцами в пестрых фантиках, как на журналах из прошлой жизни, которых у нас полно на даче. Кто бы мог подумать…

– Что? – улыбнулась Надежда Ивановна. – Думала, старушка совсем уже? Трудно мне, конечно, иногда давление поднимается, ничего не пойму… Ткну не туда, все пропадает… Но постепенно разбираюсь.

– Я… могу… это… могу… показать… – тут же подскочил Мошкин. – Тут… это… комбинация клавиш…

– Сядь, отдохни, – кивнула я ему.

Мошкин нахмурился, но послушно сел, правда, уже не на диван, а рядом с компьютером. Я знаю эту магию клавиатуры и монитора для наших мальчиков. Лишь завидев компьютер, они не хотят ничего, кроме как провалиться в тот мир – не важно, что там делать – смотреть ролики, что-то искать, все равно что, читать все подряд, само собой играть… Но не обязательно. Главное – раствориться там и перестать быть здесь. В этом есть какая-то загадка. Это сродни сну, наверно. Ведь все любят спать, особенно мальчики. С той разницей, что сны продюсирует моя собственная голова, а виртуальные забавы – чья-то еще. А я просто поглощаю их и растворяюсь в них. Моя свободная личность растворяется. За это я не люблю виртуальные игры.

– А он… очень плохо говорил о Советском Союзе, да?

– Кто? – спросила Надежда Ивановна.

По ее растерянному взгляду я поняла, что пожилая женщина, которая только что абсолютно нормально, живо со мной разговаривала, вдруг потеряла нить. Может быть, ей нужны какие-то таблетки?

Мошкин, не решившийся без спросу включить ноутбук (хотя очень хотел, я видела это) и вынужденно следивший за нашим разговором, издал короткое «гы», но под моим взглядом стал кашлять в кулак.

– Тебя постучать по спине? – спросила я.

– Не. Уже все… – Мошкин тут же перестал кашлять и виновато посмотрел на меня.

Вот зачем мне такой друг, который и хамит, и глупости говорит, и разговаривать не умеет, и смотрит, как бездомная собака, которая готова принять на себя любую вину, лишь бы ее накормили или хотя бы позволили плестись за собой. Она представляет себе, что ты ее хозяин, что ей больше не надо будет ночевать на теплой проплешине у дома, где проходят трубы с горячей водой, есть старые кости, переваривающиеся сутками… У нас рядом с домом живет такая собака, давно уже. Живет и живет. Никто ее не берет к себе. Иногда приносят еду. Она часто так к кому-то пристраивается и идет на безопасном расстоянии, пока человек не войдет в подъезд или не сядет в машину и не уедет.

Я не стала настаивать и возвращать Надежду Ивановну к нашему разговору. Какая разница, как и что именно дядя Коля говорил – понятно, что плохо говорил, какой ему смысл был говорить хорошо, у него работа была такая. Скорей всего, и не свои слова он говорил – ему давали текст, а он его правил и читал в эфир. Чем меньше я буду об этом думать, тем меньше вероятности, что я поссорюсь с собственной мамой, которая едет, чтобы помочь родственнику. Раз она себе это вбила в голову, я поделать ничего не смогу. Разве что не поехать. Но мне интересно посмотреть, как живут в Финляндии совсем другие люди. И как живет мой дядя-эмигрант. Понятно, что лучше, чем, к примеру, Надежда Ивановна, прослужившая отечеству всю свою жизнь.

Старушка сидела с растерянным видом и смотрела на то, что было на столе. Открытый ноутбук, сушки, альбом с фотографиями… И на нас с Мошкиным. Я видела, что она тщетно пыталась вспомнить, о чем мы только что говорили.

– Так почему мы проиграли холодную войну? – как ни в чем не бывало спросила я.

Надежда Ивановна с облегчением улыбнулась.

– А я думаю – о чем же мы… Почему проиграли? Одним словом не скажешь. Но главное – многие вообще ничего не поняли в тот момент. Не поняли, что, считай, революция произошла. А те, кто понял, поделать ничего не смогли. Потому что революция на революцию похожа не была. Не знали, что так можно. Народ весь сидел и ждал – что дальше будет, и когда зарплату заплатят, и когда продукты появятся… А что форма собственности поменялась – кто об этом догадывался? Три профессора из университета да еще те умники, кто побежал хватать, где что лежит бесхозное…

– Это… в каком году? Я не понял… Это Гражданская война? С Колчаком? Это… В прошлом веке?

Я выразительно посмотрела на Мошкина.

– За несколько лет до нашего рождения, Леша. Слушай ушами! Тебе сказали – контрреволюция девяносто первого года.

– А-а-а… – Мошкин секунду подумал. – А что, у нас… это… была… это…

– Была, Леша. Я тебе потом еще объясню.

Потом мы долго гуляли. Мошкин носил коньки, которые я все-таки, колеблясь, взяла в подарок у Надежды Ивановны, и сильно размахивал пакетом.

Я заставила Мошкина надеть капюшон, сама затянула на нем веревочки и завязала их. Леша не сопротивлялся, был абсолютно счастлив. Погода была неожиданно зимняя. Не помню, чтобы в ноябре так рано выпадал снег и лежал не тая. Все было белое – дома, наш бульвар, шапка Мошкина, моя, наверно, тоже, но я себя не видела.

Я попыталась объяснить Мошкину то, о чем рассказывала Надежда Ивановна, но он недолго слушал, а потом спросил:

– А тебе это… Димон нравится?

Я только развела руками.

– Ты даешь! При чем тут Мяка? Я тебе рассказываю о том, что меня волнует. Делюсь с тобой. Не надо?

– Надо… – закивал Мошкин и попытался обнять меня за плечи, пакет, который он при этом держал в руке, сильно стукнул меня по боку.

Я сбросила его руку.

– Иди рядом спокойно, а то я сейчас уйду домой.

– Ага… – вздохнул Мошкин. – Это… коньки… это… покатаемся…

Помолчал и, видя, что я не отвечаю и не продолжаю прерванный разговор о политике и истории, начал пересказывать мне какой-то фильм, американский скорей всего, где какие-то непонятные существа – вроде люди, а вроде и нет – боролись с другими непонятным существами за власть во всем мире. Одни существа умели летать, другие питались энергией окружающих. А Мошкин жадно наблюдал за их взаимоотношениями. Те, кто победил в холодной войне, принесли с собой свои игрушки…