Кто ищет... - Валерий Абрамович Аграновский

пальцах ниже пупка, размышляя о котором будто бы только и можно достичь истинного расслабления. А. С., в свою очередь, тоже устраивалась в кресле напротив и концентрировала на мне свои мысли. Потом мы одновременно поднимались, я становился посередине комнаты с закрытыми глазами, а она начинала бесшумно двигаться вокруг меня, что-то делая руками, но что, я не видел, а только слышал какое-то тихое потрескивание и чувствовал слабое дуновение ветерка.

На пятый или шестой сеанс, уже привыкнув к А. С. и немного засомневавшись в ее экстрасенсорных способностях, поскольку болезнь меня упорно не отпускала, я решил поглядеть. Я перестал думать о «цуне» и приоткрыл сначала один глаз, потом второй, и странная картина возникла перед моим взором: А. С. мягко ходила вокруг на цыпочках, носками чуть внутрь, и собирала с меня пальцами щепотки воздуха, как, вероятно, алкоголики в белой горячке собирают с себя маленьких чертенят. Периодически она брезгливым жестом сбрасывала их куда-то в сторону или на пол, производя пальцами щелчки, рождающие звук, напоминающий потрескивание.

Но самое ужасное было то, что и ее глаза были закрыты! Она скользила вокруг, фантастическим образом не касаясь меня руками, хотя пальцы ее были буквально в миллиметрах от моего носа, губ, шеи, затылка, груди, плеч, от них и шло легкое омывающее движение воздуха, как бы рожденное дыханием человека.

Сомнамбулический вариант!

Сразу скажу: рядовые приступы астмы она снимала элементарно, за каких-то две-три минуты, и аналогичным образом расправлялась с насморками, головными болями или, положим, неприятными ощущениями в области сердца. Однако стоило ей покинуть мой дом, со всеми нами мило раскланявшись, как из носа дочери начинало течь, голова соседа опять трескалась на части, а тот, у кого побаливало сердце, хватался за валидол.

Щадя профессиональное самолюбие А. С., я долго не признавался ей в ее собственных неудачах, но однажды не выдержал — признался. Она, представьте, не удивилась и деловито спросила: «Как быстро возвращаются приступы? Понятно. Ну что ж, будем делать закрепляющие сеансы». С тех пор, как только я замечал признаки начинающегося приступа, немедленно звонил А. С. домой, и лечение продолжалось. На сей раз по телефону. Заочно. С помощью дистанционного метода воздействия. Мы оба не вешали трубки, концентрировали друг на друге внимание, я при этом расслабленно лежал в постели, что делала она — не знаю, но что-то определенно делала, чтобы по проводам ко мне неслись целебные флюиды. И они, чтоб провалиться мне на этом месте, неслись, я делаю такой вывод потому, что приступ купировался.

Правда, ненадолго. Но все же!

Закончу рассказ об А. С. описанием «натурального факта в мистическом освещении», позаимствовав это определение у Николая Семеновича Лескова. Однажды А. С. наткнулась у меня дома на фотографию отца (поясной снимок; отцу нет на фото и пятидесяти лет), внимательно поглядела, потом несколько раз провела рукой, как бы разглаживая над фотографией воздух, да так тщательно, чтобы не осталось ни одной складочки, и вдруг произнесла: «Этот человек умер. Смерть к нему пришла через левую ногу». Я обомлел. Во-первых, отец действительно умер, и, во-вторых, из-за тромба, который сидел у него в ступне именно левой ноги, образовавшись в результате ранения, полученного еще в первую мировую войну; с тех пор, чуть прихрамывая, отец носил в себе бомбу замедленного действия, и она «взорвалась» спустя многие годы, причем в самый добрый момент его жизни, когда все несчастья, казалось, были позади.

Каков механизм угадывания (или диагностики?) причин смерти по фотографиям, я не знаю, а мой вопрос на эту тему вызвал у А. С. скромную улыбку а-ля Кио, не раскрывающего, как известно, своих секретов. Однако, задумываясь сейчас над сотворенным А. С. чудом и одновременно заботясь, как сказали бы ученые, о «чистоте эксперимента», я нахожу мужество задать сам себе странный вопрос: в какую все же ногу был ранен отец? В левую? Или, быть может, в правую? Со дня его смерти прошло тридцать лет, со дня ранения еще на три десятилетия больше, а перед моими глазами никаких, конечно, официальных документов не было и нет, а только отец, прихрамывающий на одну ногу, — так вот на какую? Впрочем, я не готов поручиться даже за то, что А. С. сказала именно о левой ноге, возможно — о правой, меня поразил, главным образом, факт, обладающий мистическим содержанием: смерть пришла «через ногу», а не «через голову», не в результате, положим, авиационной катастрофы, цирроза печени или инсульта.

Разумеется, у меня нет оснований подозревать А. С. в предварительном сборе информации о моем отце, с тем чтобы разыграть интермедию с чудом. На фотографию она наткнулась совершенно случайно, и если бы за ее угадыванием стояла махинация, такой поворот дела был бы чрезвычайно прост и не нуждался бы в моих нынешних откровениях. Однако я, будучи и воспитанным, и стихийным материалистом, ощущаю себя в подлинном тупике, пытаясь найти достойное решение вопроса: если нет махинации, то что же тогда есть? Какая, с вашего позволения, «наука»?

Добросовестности ради сделаю еще одно уточнение: отец умер не в Москве, не в постели, а в командировке и без свидетелей. Мы получили сначала известие о его кончине и потом тело в цинковом гробу с медицинским заключением: тромбоз. То обстоятельство, что тромб сидел в ноге, мы, его дети, домыслили сами, помня о старом отцовском ранении. Таким образом, догадка А. С., если угодно, совпала не с истиной, а с нашим представлением о ней, что тоже, конечно, не мало, но все же меньше, чем может казаться. Говорю все это не ради того, чтобы бросить тень на доброе имя А. С., однако не могу не заметить, что людям, и притом весьма достойным, иногда свойственно сочинять уже сочиненное, открывать открытое и угадывать известное, добросовестно заблуждаясь относительно своего авторства. Срабатывает «подкорковый стереотип», при котором «Я помню чудное мгновенье», усвоенное еще с молоком матери, как бы вторично рождается в горячих поэтических головах, утрачивая пушкинскую первооснову. Во всяком случае, возвращаясь к предмету нашего разговора, я вынужден констатировать, что желанной чистоты у чуда, сотворенного А. С., не было, и это обстоятельство, хоть оно и не объясняет «мистического факта», все же переводит мою жизнь в относительно спокойное и привычное русло, которого я непременно лишился бы, окажись ее догадка кристально чистой.

Мы очень много говорили о биополистах, больше того, А. С., обнаружив у меня, как она выразилась, «незаурядные энергетические запасы», попыталась приобщить меня к экстрасенсорному делу и учила видеть ауру. Что вам сказать? Я плохо усваивал ее уроки, хочу надеяться, не потому, что я бездарный ученик или она слабый учитель, а, скорее всего,