Ревущая Тьма - Кристофер Руоккио

– Комендант, – пробубнили они с поклоном.

Я хотел было поправить их, сказать, что мечтам пришел конец, но не стал. По моей просьбе они открыли дверь, хотя я был без телохранителя, и я шагнул через порог.

В камере, несмотря на все разговоры о том, что это клетка, оказалось весьма уютно. Стены были белыми, проклепанными, как и в коридорах, потолок – слишком низким для ксенобита, а кровать – слишком короткой. Но по крайней мере, она там была. Как и туалет, и ультразвуковой душ. Свет был приглушен и настроен в красном спектре, чтобы защитить деликатное зрение сьельсина. Танаран сидело на краю кровати, склонив голову. Его белая грива постепенно отрастала и свешивалась на плечо. Темная мантия выглядела чистой, как новая, – я даже подумал, что кто-то напечатал ее, пока мы спали. Заметив меня, оно повернулось, прерывая разговор с…

– Валка! – с притворным удивлением воскликнул я.

Тавросианка-ксенолог улыбнулась.

– Адриан! Рада видеть вас в добром здравии, – произнесла она на чистом сьельсинском. – Мы как раз о вас говорили.

Танаран молча показало глянцевые зубы. Среди его сородичей это сошло бы за улыбку.

Когда дверь за мной закрылась, Валка снова заулыбалась, но перестала, заметив меч у меня на поясе.

– Только проснулись?

Сама она вовсе не испытывала симптомов недавно вышедших из фуги пациентов.

– Я… да, – ответил я на галстани, заведя руки за спину. – А вы?

Она помотала головой.

– Мы с Танараном уже две недели бодрствуем. Я практиковалась в сьельсинском, – ответила она на языке ксенобита для его удобства.

– Она хорошо говорит, – сказало Танаран. – Лучше тебя.

– Не сомневаюсь. – У меня не было сил улыбнуться. – Надо понимать, вторая заморозка прошла лучше первой?

Танаран гулко выдохнуло, и я не сразу понял, что это «да» на его языке. Нам пришлось импровизировать, переоборудовать реанимационный резервуар медики в ясли для фуги. Это было рискованно, но другого выхода не оставалось. Обычные ясли были слишком малы для высокого сьельсина.

– Okun’ta naddimn, – произнесло оно наконец.

«Ты сумасшедший».

Я ухмыльнулся.

– Видимо, твои корабли медленнее наших, – добавило Танаран.

Возражение было готово сорваться у меня с языка, подталкиваемое двумя десятилетиями аристократического воспитания, человеческой природой и имперской гордостью, что довлела надо мной, словно меч. Но я промолчал.

– Мы нашли… – спросила вместо этого Валка, переходя на галстани, – экстрасоларианцев?

– Да, – ответил я на том же языке. – По крайней мере, Отавия так считает. Кого-то мы нашли.

Я вкратце рассказал о шахтерских кораблях, которые мы заметили вдалеке.

– Это они. Похоже на них, – кивнула Валка.

– Но ничего похожего на станцию.

– Стан…цию? – переспросило Танаран на сбивчивом галстани. – Что такое стан…ция?

Я ошеломленно моргнул.

– Вы его учите? – покосился я на Валку.

– Честный бартер, – пожала она плечами. – Мы обсуждали их богов.

Тихих. Нельзя было ее винить. Валка путешествовала с нами десятки лет и большую часть времени бодрствовала, дожидаясь возможности поговорить с инопланетным баэтаном. Танаран было кем-то вроде жреца и… историка. Если его народ поклонялся Тихим – а это, судя по всему, так и было, – то Валка не могла упустить возможности стать первым человеком, расспросившим сьельсинского нобиля об их религии и богах. Это было ее мечтой – и большой честью.

Не зная, как отреагировать, я произнес:

– Oscianduru.

Этим словом сьельсины обозначали свои огромные корабли-государства. Была ли на них похожа экстрасоларианская станция, я не знал. Судя по операм моей матери, я ожидал какую-то мрачную индустриальную дыру, место, где всегда темно и кругом работают машины. В других легендах говорилось о хрустальных дворцах, подобных джаддианским. Сам Воргоссос представлялся дворцом изо льда и алмазов, сказочным городом, населенным демонами вроде тех, что подчинил себе мифический Кхарн Сагара, когда изгнал Возвышенных.

Мой терминал засигналил. Отвернувшись от доктора и ксенобита, я включил рацию под правым ухом:

– Марло слушает.

Голос Отавии резонировал у меня в черепе, как будто она была совсем рядом:

– Есть ответ.

– Со станции? – спросил я.

– Да. Приходите.

– Отлично. Буду сию минуту. – Я повернулся к Валке и сьельсину. – Предупредите персонал на мостике, что со мной будет наш гость.

Не желая показаться грубым и в то же время избегая спора, я отключил связь.

* * *

Когда мы вошли, на мостике воцарилась гробовая тишина. Все – даже летные офицеры оперативного штаба под центральной панелью управления – прекратили работать и болтать. Не важно. Пусть я этого и не знал, но мы уже вышли на вектор приближения, и «Мистраль» был под контролем портового управления… ну, или что там заменяло портовое управление в этих дебрях. В тишине можно было расслышать, как капельки пота выступают над верхней губой Бастьена Дюрана.

Он утер губы и, скрывая таким образом страх, поправил косметические очки. Мог бы этого не делать. Несмотря на темную кожу, он был бледен, как привидение. И не он один. Все норманские офицеры с опаской глядели на восьмифутового ксенобита, вошедшего в сопровождении двух стражников со станнерами, которые выглядели скорее ликторами, чем конвоирами.

Единственная, кто не боялся, – это Отавия. Сомневаюсь, что ей доводилось прежде встречаться с Бледными, но она ничем этого не выдала. Капитан держалась прямо, скрестив руки, вздернув подбородок и покусывая изнутри щеку. В полный рост она была почти с Танарана, особенно если учесть, что ксенобит привык пригибаться под низкими переборками.

– Так вот ты какое, – произнесла она.

– Raka ichaktan, – объяснил я.

– Капи…тан? – повторило Танаран на ломаном галстани. – Ты капитан?

Корво не удивилась. Полагаю, она следила за беседами сьельсина и Валки с самого начала. Записывала их. В отличие от офицеров, она привыкла к пришельцу на борту. Боги, характер у этой женщины был стальным. Даже крепче стали.

– Корво, – представилась она. – Отавия Корво.

Клянусь Землей, она протянула ему руку.

– Я Касантора Танаран Иакато, баэтан в… Баэтан итани Отиоло, аэты Аранаты, – с запинками ответило существо по-человечески.

Оно не подало руку в ответ. Не могу сказать, оттого ли, что не поняло жеста – я и сам, будучи палатином, был непривычен к рукопожатиям, – или из пренебрежения.

Отавия опустила руку и, не желая уступать в титулах, добавила: