Последняя попытка - Татьяна Александровна Захарова

Захлопнув за собой дверь, я выглянула в окно. Откуда он знает, как меня зовут? Не обращая внимания на вопросы Даяны, изучала явно спорящих между собой офицеров, пытаясь разглядеть Армана.

— Сара, дочка, ты как пробралась мимо патруля? — в гостиную спустилась мать. И кинулась меня обнимать. — Я уже сотню раз пожалела, что поддалась уговорам Давида и отправила тебя к аптекарю… Где ж ты так задержалась, золотко?

— Заблудилась немного, — я выдавила улыбку. — Но уже все хорошо, я дома. И принесла лекарство. Даже папе удалось выпросить жаропонижающее средство.

Я протянула маме сумку, а сама вернулась к окну.

— Что ты им пообещала? — шепотом спросила сестренка. Покачала головой.

— Ничего. Они просто меня пожалели.

Сказала и сама не поверила в это. Именно в эту секунду Арман повернулся лицом к дому и, увидев меня, улыбнулся. В памяти промелькнуло давнее воспоминание, как я возвращаюсь из музыкальной школы и уже на крыльце замечаю парня в кадетской форме. Он чуть приподнимает фуражку, будто приветствуя меня. Я же отчего-то смущаюсь от его внимательного взгляда и поспешно забегаю в дом. После я его ещё несколько раз видела мельком, но больше он не приближался ко мне. Это вызывало любопытство и непонятное волнение. Но вскоре начались гонения евреев, в том числе и «случайные» нападения, и стало не до тайного поклонника. Позже меня выгнали из медицинского университета, но я продолжала заниматься дома, выпрашивая у бывших сокурсников конспекты. Папа говорил, что это всё временно, и я ему верила. Но шло время, а становилось все хуже.

И сейчас уже не было никакого желания привлекать внимание симпатичного офицера. Они не церемонятся теперь с еврейками, мы лишены практически всех гражданских прав, так что редко кто решается спорить с ними или отказывать в чем-то. Но, несмотря на все доводы рассудка, мне захотелось как-то отблагодарить Армана.

Решено. Если встречу его днем на улице, обязательно скажу спасибо. С этой мыслью я и пошла спать. Но ни на следующий день, ни через неделю я его так и не встретила. А потом случилось то, что разделило навсегда мою жизнь на «до» и «после».

Ночью девятого ноября отец услышал какой-то шум у соседей и кинулся к нам в комнату будить. Он вручил мне сумку с деньгами и завернул в пальто, когда внизу начали ломиться уже в нашу дверь. Пока отец заговаривал зубы полицейским, мама спрятала нас с сестрой в потайной комнатушке за камином. Понимая, к чему все идет, я заткнула уши сестре, вжимая её лицо в собственное плечо. Надеюсь, она не слышала крики матери и стоны отца. Но выстрелы она все равно услышала и беззвучно заплакала у меня на груди. В той кладовке мы просидели до утра, слыша, как грабят наш дом.

Похоронить родителей помогли соседи. Мы с сестрой кое-как привели дом в порядок и продолжили борьбу за выживание. Но вскоре нас отправили в концлагерь. Несколько дней пути в переполненном вагоне поезда и нас высадили на непримечательной станции. Встречал нас оркестр и пафосная речь офицера нацистской армии. Не заметила, кто из музыкантов мне шепнул, что нужно соглашаться на любую работу. Но совета послушалась. И сестру за собой потащила, прислуживать в офицерском доме. Тех женщин, что отказались от работы, я в лагере больше не видела.

С началом войны в лагерь стали попадать и военнопленные. Закон о чистоте «арийской крови» защищал нас с сестрой от слишком откровенных приставаний офицеров, но некоторые все же распускали руки. Поэтому мы с сестрой вели себя, как можно тише и незаметнее. Я уже практически научилась становиться невидимкой, когда к офицерам пришло пополнение в лице Армана Вольфа. Я сразу признала в нем того офицера, что отпустил меня в комендантский час. А он как-то очень быстро обнаружил меня в толпе на построении. Задержался взглядом на мне и чуть заметно кивнул. Или мне это показалось?

Не знаю, какой черт меня дернул вечером вызваться отнести ему ужин в комнату. Но я это сделала. У самой двери я немного струхнула, но всё равно постучала в дверь.

— Войдите, — тут же услышала я в ответ. Замерла на несколько секунд, ощущая острый приступ дежавю. Пришлось даже покачать головой, чтобы избавиться от наваждения.

Увидев меня, Арман буквально подлетел из-за стола и устремился ко мне. Встретились мы на полпути, офицер сразу отобрал у меня тяжелый поднос и поставил на стол. Но к следующим его действиям я оказалась не готова. Он обхватил мое лицо руками и счастливо улыбнулся.

— Слава Богу, ты жива, — шепнул он и быстро коснулся губами моих губ. — Я так боялся не успеть… Когда Ганс рассказал, что вас отправили в концлагерь, я чуть с ума не сошел. Поднял на уши всех друзей, чтобы выяснить, где ты…

И снова поцеловал меня, на этот раз глубоко и требовательно. Я же не сразу начала сопротивляться, настолько меня поразили его слова. Неужели он, действительно, приехал сюда ради меня? От этой мысли в груди разлилось приятное тепло. Его руки тем временем зарылись в мои волосы, стягивая косынку с головы. И опять сильнейшее ощущение дежавю оглушило меня.

Уперлась руками в его торс, пытаясь его оттолкнуть. Но он будто не замечал этого. Оторвавшись, наконец, от моих губ, он начал покрывать поцелуями мое лицо.

— Пустите меня, — прошептала я, испугавшись его напора. — Пожалуйста, гер Вольф.

Арман замер и заставил разжать свои объятия. С мученическим выдохом отступил на шаг и произнес.

— Прости, Сара. Я не хотел тебя пугать, просто не сдержался, — он взлохматил свои светлые волосы и мягко улыбнулся. Я так отвыкла от нормального общения, что тут же отвела взгляд. — Поужинай со мной, Сара.

— Вы совсем не боитесь, что нас кто-нибудь увидит? — пораженно спросила я, вскинув взгляд. На что он снова улыбнулся, но его глаза при этом остались грустными.

— Этого я уж точно не боюсь, Сара.

Я поежилась от тона, которым это было сказано.

— Присаживайся, — он пододвинул стул, приглашая меня за стол.

— Меня потеряют, — возразила я, стараясь не обращать внимания на то, как свело желудок от боли. Кормили здесь скудно, да и я старалась подкормить Даяну.

— Скажешь, что я приказал разобрать мой чемодан, — тут же нашелся он. Я слабо улыбнулась и все же села за стол. Арман сел напротив, но отчего-то не притрагивался к еде. — Ешь, Сара, я после поем, — поторопил он меня, и только тогда я сообразила, что столовых приборов больше нет, только один набор. Смутилась, опустив взгляд. — Сара, пожалуйста, — он