Я вещаю из гробницы - Алан Брэдли

— Извини, я не хотела…

И я убежала, оставив Доггера работать в его кислородной атмосфере.

Что творится с моим миром? Все шиворот-навыворот. Букшоу собираются продать. Отец сказал мне, что я Харриет, и примерно то же сказал Джослин Ридли-Смит. Даффи меня обняла. Викарий усомнился во мне. Я узнала, что я, вероятно, дальняя родственница святого. Почти полюбила ненавистную Синтию. Позволила себе разрыдаться перед миссис Мюллет. И теперь я заговорила с Доггером так, будто я кинозвезда, а он простой наемный служащий. Вселенная менялась, и эти изменения мне отнюдь не нравились.

Если бы только можно было вернуться в прошлое на неделю назад, когда мы вращались по нашим безопасным старым, припорошенным пылью орбитам.

И только Фели, казалось, остается единственным оплотом постоянства в этом меняющемся мире, как сказал Шерлок Холмс доктору Ватсону. Несмотря на события последних дней, она сохраняла свою противную сущность.

Может ли быть так, что хорошее прибывает и убывает, как луна, и только зло постоянно?

Если бы я могла найти ответ на этот вопрос, возможно, все остальное бы прояснилось.

В некотором роде мы сейчас столкнулись с одной и той же проблемой: мы с инспектором Хьюиттом и, в меньшей степени, полагаю, Адам Сауэрби с мисс Танти.

Возможно ли, чтобы человек, прошлое которого безупречно, внезапно слетел с катушек и совершил убийство? Или мистер Колликут нашел свою смерть в руках кого-то, кто уже убивал?

Скажем, профессионала?

Его смерть не соответствовала тому, что могло ассоциироваться с деревенским убийством: ревность, злые слова, удар, удушение, отравление, взорвавшийся прикроватный обогреватель.

Нет, он был жестоко убит во внутренностях исторического органа, его тело вытащили из церкви, пронесли по кладбищу, бросили в открытую могилу, проволокли по туннелю и в конце концов оставили в тайной комнате над могилой давно умершего святого.

Совершеннейшая бессмыслица.

Или нет?

Правда, подозреваю я, таится в клочке ткани.

В белых рюшах, которые торчали у горла мистера Колликута из-под противогаза.

Я бросилась на кровать, чтобы дать отдых глазам.

Когда я проснулась, уже стемнело.

Я медленно спустилась по восточной лестнице, потирая глаза после бессонной ночи. Мне снился Букшоу — мрачные сны, в которых повсюду появлялись дыры, словно какие-то чудовища вслепую рыли ходы под домом в земле безустанно и беспрерывно.

Проснувшись, я обнаружила, что уже давно десятый час. Мне придется найти отца и извиниться не только за то, что я пропустила вчерашний ужин, не говоря уже об обеде, но и за сегодняшний завтрак.

Отец, как я говорила, — ярый сторонник посещаемости. Отговорки не принимаются.

Я поплелась по коридору, оттягивая неизбежное столкновение настолько, насколько возможно.

Я остановилась у гостиной и прислушалась. Если отец не здесь, то он в своем кабинете, и я определенно не стану его тревожить.

В некотором роде, я соскочу с крючка.

Приложив ухо к двери, я прислушалась к тихому бормотанию голосов. Хотя я не могла расслышать, о чем говорится, по вибрации панелей я определила, что один из собеседников — Фели.

Я встала на колени и приложила глаз к замочной скважине, но это не помогло: в ней торчал ключ, блокируя мое зрение.

Я еще прислушалась, крепко прижимаясь ухом к деревянной панели, но напрасно. Даже моего сверхъестественно острого слуха оказалось недостаточно.

Решение озарило меня — как часто бывает с блестящими решениями — как молния.

На цыпочках я поскакала в вестибюль и вверх в лабораторию, тихо посмеиваясь.

Из шкафчика под раковиной я достала отвертку, кусок резинового шланга и две воронки, которые обычно использовались для наполнения бутылок, но теперь для них была уготована более волнующая роль.

Вернувшись в коридор второго этажа, я прошла по редко посещаемому северному крылу и миновала обитую байкой дверь, ведущую в фамильные апартаменты. Прямо напротив будуара Харриет, поддерживаемого отцом в первозданном состоянии, как очередная святыня в память о ней, располагалась комната Фели. За исключением комнаты Харриет это была самая большая спальня в Букшоу и самая роскошная.

Я постучала в дверь ногтем, чтобы убедиться, что путь свободен.

Если Фели там, если я перепутала ее голос с чьим-то другим, она сразу же отреагирует на малейший шум громким и сердитым: «Что?»

Среди всех де Люсов у Фели больше всего развит инстинкт защиты своей территории, и она так же грозно оберегает свои владения, как Бог — рай.

Я снова постучала.

Ничего.

Я подергала дверь, и — о чудо из чудес — она открылась. Должно быть, Фели побежала вниз в такой спешке, что забыла об этом гаранте приватности.

Я тихо прикрыла дверь за собой и на цыпочках пересекла комнату. Теперь я находилась прямо над гостиной, и мне не хотелось, чтобы меня выдали звуки шагов. Вряд ли это могло случиться — Букшоу массивен, как какой-нибудь древний собор: высокие потолки, толстые полы, но, тем не менее, я не хотела споткнуться о ковер и проиграть всю игру.

Одно из чудес Букшоу, по крайней мере, в викторианские времена, заключалось в том, что камины, изначально оборудованные традиционными дымоходами, были переделаны в запатентованную регулирующую тягу систему. Благодаря хитроумному соединению воздухоотводных труб первого и второго этажей и примитивному клапану — на самом деле не более чем пластинке из кованого железа — обитатели дома были защищены от опасности отравления углекислым газом от угля, сгорающего на решетке камина, в случае, если вдруг какой-то дымоход будет заблокирован птичьим гнездом.

Я обнаружила эти клапана почти случайно, пока занималась исследованиями в своей лаборатории, пытаясь найти более эффективный, чем просто открытые окна, способ вентиляции помещения для избавления от отравляющих газов вроде цианида водорода и тому подобных, пока они не погубили мою плоть и кровь.

Эти железные пластины в задней части каждого камина, покрытые слоями сажи, с помощью небольшого усилия можно было открутить и снять.

Следовало бы принести что-нибудь, чтобы собрать сажу — старое покрывало или одеяло, но уже слишком поздно. Мне надо слышать разговор Фели с незнакомцем — первым посетителем Букшоу за несколько месяцев. Тема — наверняка ее свадьба, подробности которой по необъяснимым причинам держатся от меня в тайне. Я не хочу упустить ни слова.

Где-то я слышала, что трубочисты использует простыни, чтобы прикрыть мебель, и, по-моему, это ужасно удобно. Первым под руку мне подвернулось стеганое ватное одеяло Фели, я подняла его и стянула верхнюю простыню с кровати. Позже я заменю ее свежей.

Я расстелила простыню в холодном очаге, нырнула внутрь, как будто пролезала в низкую дверь, и выпрямилась.