Лети, звезда, на небеса! - Анна Ольховская

Ох, придется в очередной раз открывать глаза. И вряд ли я увижу рассвет над океаном или горный пейзаж. Меня ждут все те же колбасы, окорока, банки и… И то, что осталось от милейшего толстяка Мирчо.

А еще прямо перед собой я увидела преданную собачью морду. Оказалось, что это Май лег возле меня, обнял лапами и грел все то время, пока я валялась в отключке.

– Собачище, – я ласково потрепала уши волкодава, – спасибо тебе! Я не спрашиваю, как ты здесь оказался, все равно ведь не ответишь. Главное – ты меня нашел. Нас. Ты – мой пес, отныне и навсегда.

Меня довольно бесцеремонно прервали, в очередной раз отполировав языком физиономию. Я обняла мощную шею пса и уткнулась носом в густую шерсть. И плевать мне было на то, что эту псину никогда в его жизни не купали. Что пахнет Май отнюдь не шампунем, а шерсть его свалялась от грязи. Он – мой друг. Теперь все у нас будет хорошо.

Только вот что это так гремит и блямкает, когда я чешу пса за ушами? А цепь гремит, та самая цепь, которой ты, голубушка, к стене прикована. И ключ от замка есть только у трупа. Причем не факт, что в одном из его карманов, возможно, он висит на крючке у двери.

А еще вдруг обнаружилось, что я очень хочу есть. И моя малышка – тоже, о чем она сообщила весьма энергично. Теперь-то можно, теперь мы не мясо.

На бочке, рядом с медитировавшей керосиновой лампой смущенно жались друг к другу кувшин с кастрюлей. Видимо, тот самый ужин, принесенный психом. Тогда я на это не обратила внимания, слегка занята была. А теперь внимание, нетерпеливо подпрыгивая, тащило меня к бочке. Надеюсь, длины цепи хватит.

Хватило. Пришлось распластаться морской звездой, но дотянуться до кастрюли удалось. Там опять оказалось непонятное рагу, в рецептуру которого, судя по виду, входили и крупа, и мясо, и овощи. Выглядело месиво безобразно, однако пахло аппетитно.

Вот только мясо… Учитывая специфический вкус Мирчо, происхождение мяса меня волновало, и даже очень. Я отыскала ложку, которой удалось избежать братания с вонючим ведром, и осторожно поковыряла кулинарный изыск до жути гостеприимного хозяина. Уф-ф-ф, это курятина! Значит, есть можно.

Май согласно облизнулся, причмокнув. Он давно уже прирос взглядом к кастрюле, словно пытался телепортировать ее поближе. М-да, вот теперь я пожалела о своем недавнем буйстве и печальной судьбе миски. Придется есть прямо из кастрюли под пристальным взглядом голодного пса. Вы пробовали? Ой, не надо свистеть – пробовали они! Ваш перекормленный Бобс, капая слюной, выпрашивал у вас со стола пятнадцатый кусочек ветчины, в то время как вы вкушали бланманже и баловались сырным фондю?

А у нас одна, причем совсем небольшая (если учитывать габариты собачки) кастрюля бурды на двоих. Вернее, на троих. Есть еще мясные запасы Мирчо, но они недосягаемы.

Пришлось черпать месиво полными ложками и глотать, почти не разжевывая. Причем каждое движение ложки от кастрюли ко мне сопровождалось унылым взглядом пса.

Все, больше не могу! Да нет, не есть, есть я как раз могу. Мучить животину больше не могу. Пять ложек – вполне достаточно. У меня ведь молоко еще есть. Причем коровье, что позволило мне ощутить себя участницей пиршества гурманов. Потому что, да простят меня любители нижеперечисленных напитков, но меня выворачивает наизнанку даже от козьего молока, про кобылье и овечье я вообще молчу.

Я поставила почти полную кастрюлю перед Маем и занялась молоком. Свежее, еще вчера парное, оно пахло детством и каникулами у станичной кубанской бабушки.

Мне казалось, что я выпила весь кувшин, но когда оставила посудину в покое, оказалось, что осилила едва ли треть тары. Но ощущала себя в точности, как крохотная кошечка с редким именем Катька, которую я принесла когда-то домой в месячном возрасте. Нет, мне на тот момент исполнилось тринадцать лет, а вот кошечке – едва месяц. Ее оторвали от маминой титьки в прямом смысле слова, решительно и бесцеремонно. И выкармливала я Катьку из бутылочки с соской. Причем размер бутылочки был сравним с котенком, пусть даже наливали туда половину объема. Выпив эту половину, Катька становилась похожа на пушистый шарик. Она брела после еды медленно-медленно, лапки подгибались, кошечка периодически останавливалась, делала «ик!», и на полу оставалась капелька молока.

Вот и я так же. Думаю, если бы мне удалось сейчас встать и пойти, то лапки мои тоже подгибались бы, было бы и «ик!», и все остальное.

Перед Маем стояла вылизанная до зеркального блеска кастрюля, а на морде зверя было написано глубочайшее изумление: «И это все?!»

– Дружочек, – я строго сдвинула брови, – а вам никто раньше не говорил, что много жрать вредно для фигуры?

Снисходительная собачья усмешка. Хватит пороть чепуху, хозяйка! Дай лучше молока!

– Во-первых, я чепуху не порю, ведь чепухе будет больно. Тебе же не нравится, когда тебя порют?

Пес наклонил голову и вопросительно приподнял одно ухо.

– Ага, не нравится, знаю! Так вот. Это насчет чепухи. А теперь – во-вторых. Насчет молока. Насколько мне известно, вы, собаки, с молоком не очень дружите. Вернее, не вы, а ваши желудки. Ты до двора хоть добежать успеешь, если что?

Май переступил передними лапами и укоризненно фыркнул: «Обижаешь!»

– И не думала. Ладно, лопай.

«Не лопну!» И молоко, перелитое в кастрюлю, было выхлебано за восемь хлюпов. После чего задумчивый взор песика прилип к колбасе и окорокам.

Пес поднялся на задние лапы, но даже его гигантский рост не помог. До вожделенной вкуснятины оставалось еще сантиметров десять. Май повернулся ко мне.

– Увы, приятель, я помогла бы тебе с удовольствием, но, – я выразительно побренчала цепью на руке, – видишь, что у меня? Тебе ведь эта штука знакома, правда?

Пес подошел, понюхал цепь и, приподняв губу, негромко рыкнул. Знакома, значит, сиживал на цепи.

– Вот такие дела, малыш. Выйти отсюда без посторонней помощи у меня не получится. В отличие от тебя. Ты сможешь привести помощь, Май? Ты спасешь нас еще раз?

Я обняла лохматую голову умного животного и заглянула ему в глаза. И попросила опять, молча, сердцем.

Пес коротко гавкнул, лизнул мой нос и выбежал из подвала.

Я осталась одна. Правда, неподалеку остывал Мирчо, но счесть ЭТО достойной компанией мог только некрофил.

Ночь сопела за окном, стремясь рассмотреть через крохотное окошко происходящее в подвале. Но рассмотреть ей не удавалось практически ничего, керосиновая лампа чахла. Домовитый и экономный маньяк залил туда совсем мало топлива, и круг света становился все уже.

Скрылись ноги трупа, чему я была только рада, но вскоре темнота, сыто чавкнув, проглотила и меня. Вот это событие приветствовать криками «ура» и бросанием в воздух чепчика я не стала. Во-первых, у меня нет чепчика, а во-вторых, сидеть во тьме – удовольствие на любителя.