Портрет миссис Шарбук - Джеффри Форд

— С самого начала, пожалуйста, — попросил я.

— Определить, где начало, довольно затруднительно, — такие романы всегда начинаются задолго до знакомства. Но я все же расскажу вам о нашей первой встрече.

— Отлично.

— Объехав страну, я вернулась в Нью-Йорк еще более богатой и знаменитой и несколько лет давала представления здесь. Тогда я получала немало предложений от джентльменов, сообщавших мне, что желали бы вступить со мной в брачные отношения, причем моя наружность и странный дар их вовсе не заботят. Большинству из них я давала от ворот поворот, даже не удостаивая частной аудиенции. Имейте в виду, что слово «частной» означает всего лишь отсутствие публики, но не ширмы. Иногда у меня возникали те смутные желания, о которых уже заходила речь, — тогда я просила Уоткина привести ко мне очередного претендента и заводила с ним разговор. Ни один не прошел собеседования. Я не собиралась повторять ошибки своей матери и связываться с глупцом. К этому я относилась особо осмотрительно.

Время шло, мы с Уоткином пришли к выводу, что город скоро пресытится моим представлением, и начали подумывать о новых клиентах и новых источниках доходов. Все это время мы зарабатывали очень приличные деньги, и наши доходы росли. Поскольку жила я очень замкнутой жизнью, то и денег почти не тратила. Некоторую часть заработанного я откладывала, а остальное старалась вложить в передовые отрасли промышленности. Как и Оссиак в лучшие свои годы, я застраховала себя от любых неожиданностей. Наконец Уоткин пришел ко мне с предложением съездить в Европу. «Мадам, — сказал он, — ваша способность завоевывать публику требует открытия новых земель».

И мы отправились в Европу, избрав такой маршрут: Мадрид, Рим, Мюнхен, Париж, Лондон. Решено было не начинать с Англии, а оставить ее напоследок, закончив гастроли в самом легком для выступлений месте — Лондоне. Мы знали, что к тому времени будем в полном изнеможении. Мы наняли толмачей, которые стояли перед аудиторией вместе с Уоткином и переводили мои слова на местный язык. Америка вовсе не была единственной страной, где люди получали удовольствие от того, что их дурачат. Хотя я не верила, что Двойняшки нашептывают мне пророческие видения, считая, что мой ум проделывает фокусы сам по себе, снежинки ни разу не подвели меня. Явление это продолжалось, как и всегда, без всяких усилий с моей стороны, независимо от обстановки, независимо от того, насколько я уставала от поездок.

— А смогли бы вы продолжать, если бы не принимали их иллюзорных посланий?

— Ни в коем случае. Когда у вас выдастся спокойная минутка, попытайтесь составить список случайных образов, которые вроде бы предвещают будущее. Может быть, вам удастся сделать это раз, от силы два. Правда, я сомневаюсь даже в этом. Но попробуйте делать это день за днем, вечер за вечером, не повторяясь, — вот это что-то! Денег у меня хватало. Если бы мне нужно было сознательно описать механизмы, порождающие эти образы в моем мозгу, то я бы немедленно прекратила свои сеансы.

— Полагаю, вы и в Европе произвели фурор?

— Испанцы хотели знать в основном о своих любовных делах. Итальянцы сильно облегчили мою работу, поскольку их в первую очередь интересовала загробная судьба родственников. Французы смотрели на все как на блестящее, утонченное развлечение, имеющее метафорическое значение для жизни. Мне кажется, что немцев я напугала, а потому они больше всех и восхищались мною. Пользовалась ли я популярностью? Оглянитесь, Пьямбо. Этот дом и мое имение на Лонг-Айленде построены за счет доверчивости европейцев. Если бы я надумала отправиться в Китай, то теперь, скорее всего, была бы императрицей, неограниченной повелительницей в своих владениях.

Я рассмеялся, однако она не издала не звука.

— И что же насчет Лондона? Вы пока ничего не сказали о британцах.

— Мы считали, что в Лондоне нам будет легче всего, но этот город с самого начала грозил оказаться холоднее баранины, которую там подавали. Британцев не так-то легко напугать или развлечь. На представления поначалу приходило всего по нескольку человек, и я уже думала, что придется раньше времени собирать вещички и отправляться назад. Но вот на одном из сеансов я ответила на вопрос, заданный женщиной, и этот ответ мог быть истолкован как намек на неверность ее мужа. А муж оказался членом парламента. Британцы больше всего любят скандалы, и мои слова натолкнули эту женщину на мысль последить за муженьком. Увы, она нашла не одну, а сразу трех любовниц и, пытаясь погубить его карьеру, пришла с этой историей в «Таймс». Газетная статья разрекламировала мое шоу гораздо лучше, чем миллион проспектов. Грандиозный успех перед самым закатом. А потом я влюбилась.

— Возможно, над Британской империей никогда не заходит солнце, но, будучи в Лондоне, я постоянно задавалась вопросом — а когда же оно взойдет? Прибыли мы туда осенью, и погода все время стояла холодная и влажная — густой туман и проливные дожди. Поскольку мне приходилось из теплых залов, где мы давали представление, сразу же выходить на прохладный вечерний воздух, к концу месяца я подхватила сильную простуду. Я пыталась не замечать болезни, но мое состояние с каждым днем ухудшалось. В конце концов у меня так заболело горло, что мой голос уже перестал проникать сквозь тоненькую ширму и доходить до зрителей. У нас еще оставалось две недели, когда я все же сказала Уоткину, чтобы он изменил программу.

Теперь я, как потерпевший крушение корабль, не выходила из своего номера в отеле: сил у меня не оставалось даже на то, чтобы переползать из кровати в кресло и смотреть в окно на уличную суету. Я испробовала все обычные домашние средства — дышала паром, пила отвары, ставила компрессы. Ничто не помогало. Уоткин от беспокойства, как бы со мной не случилось чего серьезного, потерял голову и требовал показаться врачу. Я возражала — мол, я никому не показываюсь, и мне никто не показывается. Но он настаивал, и я в конечном счете сдалась, но, конечно же, на своих условиях.

Чтобы сохранить полную анонимность, он нашел врача из Америки, приехавшего с визитом в Лондон. Этот молодой человек недавно закончил медицинскую школу и отправился путешествовать по Европе и миру. За несколько дней до этого он был на моем представлении и беседовал с Уоткином — ему просто хотелось поболтать с человеком, который уехал из Штатов позже него. Мой распорядитель заверил меня, что молодой человек нуждается в деньгах и мы сможем купить его молчание, если ему как врачу понадобится непосредственный контакт со мной. Я сказала Уоткину, что о непосредственном контакте не может быть и речи, но пусть доктор все же приходит.

Он пришел ко мне в номер, когда мне было так плохо, что дальше некуда. Я не просыпалась два дня подряд. Настроение было не лучше, чем состояние, — ведь свободного времени у меня и так было хоть отбавляй, а теперь, когда я лежала в кровати, к нему добавились две недели полного безделья, и возможностей призадуматься над своей жизнью у меня было немало. Я тосковала по прошлому: воспоминания об отце, о матери, о почти сказочном существовании на вершине горы вернулись ко мне, яркие и живые. Все остальная жизнь была темной, ненормальной — загубленной. Я горько плакала из-за того, что так и не испытала настоящей любви, из-за своего одиночества, проклятия Двойняшек, убийства матери, уловок, с помощью которых мой отец обрек меня на это дурацкое полусуществование. Я вполне могла быть волосатой самкой обезьяны, предсказывающей будущее, и разницы никто бы не заметил.