Всегда возвращаются птицы - Ариадна Борисова
Шрифт:
Интервал:
В аллее Изу догнал Андрей. Был он в легкой куртке из болоньи – модной, хотя и неяркой, серой с белыми вставками и вязаными в резинку манжетами. Иза только что эту иностранную куртку на нем разглядела и вдруг подумала с машинальной неприязнью – стиляга.
– Ты чего убежала?
– Не люблю танцевать на сытый желудок. Ты-то почему ушел?
– Без тебя стало скучно.
– А Ниночка?
– Ей не привыкать.
– Ты, оказывается, жестокий…
Они шли по затаенной весне. Березы стояли тихие, торжественные, взволнованно вслушиваясь в брожение юных соков. В голубизне воздуха, процеженного смолистым дыханием набухших почек, витали зеленые грезы. А настроение противоречило чудесному дню. В голове толклись сумбурные мысли, вызванные Ниночкиной повелительностью и тем, что ненароком просочилось из слов Марины. Иза думала: вот Хрущев обещал приблизить коммунизм, потом Никиту Сергеевича сменил Леонид Ильич и не опроверг взятых обязательств. Отчего же тогда большая часть страны вынуждена мириться с неполноценностью жилья и быта в ожидании светлого будущего, в то время как меньшая часть не заморачивается никаким самоограничением? Меньшей уже хорошо. Даже продукты пакуются для нее в дефицитные целлофановые мешочки вместо коричневой технической бумаги, привычной в тех магазинах, что для всех. Мелочь, но показательная… Значит, в стране одинаковых возможностей такое возможно?
– Домработница Песковских сказала, что у партийного начальства есть специальные продуктовые магазины и столовые. Это правда?
– Не знала? Смешная! – засмеялся Андрей. – Вроде умная, а иногда, извини…
– Дура?
– Пещерная девушка. Вы с Ксюшей обе кроманьонки!
– Нет, мы не кроманьонки, – не обиделась и тоже засмеялась Иза. – Мы – культурные коровы…
– В прошлом году я был таким же наивным.
– Теперь не наивный?
– Теперь – нет.
– Потому что дружишь с Песковской?
– Я одинаково дружу с ней и с вами. Ты ошибаешься, если думаешь, что Ниночка – плохой человек. Она не плохая, просто избалованная. Но ты, должно быть, заметила – Ниночка меняется.
– Можно научиться сдерживать капризы и вести себя прилично. А совесть, Андрей? А уважение к людям… пожилым? Не поздно?
– С совестью у Ниночки, не поверишь, все в порядке. Только она глубоко. Душа ведь не тело, медленно просыпается. Я помогаю Валентину Марковичу в цирке и видел, как муштруют диких кошек.
– Дрессируешь?
– Воспитываю.
– Поддается?
– Эгоизм не успел огрубеть.
– А сказал – дружишь со всеми одинаково.
– Мне интересно наблюдать, что получается… Да, забыл спросить: почему ты связываешь потерю моей наивности с Ниночкой? – Андрей понял, что прозвучало двусмысленно, и смешливо поднял брови.
– Потому что ты раньше нас побывал в ее доме.
– Понятно. Тебя задела Книга о вкусной и недоступной пище и прочие радости жизни по спецпривилегиям.
Андрей рассказал, что, кроме отдельных от народа столовых и магазинов, люди высшего партийного ранга пользуются услугами закрытых поликлиник, больниц, санаториев, ателье; он и сам толком не разбирался в сложностях так называемых спецпривилегий, но был уверен, что в материальных притязаниях партийная власть мало чем отличается от буржуазной. Разницу Андрей видел во лжи. По его мнению, в отличие от дореволюционных правителей, не делавших секрета из средств личного обогащения, нынешние изо всех сил старались скрыть свои шкурные интересы.
Иза возразила, вспомнив социалистический постулат «от каждого по способностям, каждому – по труду». Если от него отталкиваться, то все правильно, ведь руководить огромной страной очень сложно, и руководители, между прочим, народом избраны. Невольно соглашаясь в уме с Андреем, Иза перечила ему из тех же двойственных соображений, которые охватили ее давеча в мысленном споре с Ларисой.
– Думаешь, «слуги народа» сплошь гении и пашут по двадцать четыре часа в сутки? – усмехнулся Андрей. – Страна, конечно, огромная, флагманов как будто не так уж много, и кормушка не резиновая. Но когда в теле заводятся паразиты, они размножаются. Они быстро наглеют и не считают циничными свои тайные пиры на фоне общей бедности. Народ и не подозревает, что тело государства болеет и рушится. Партийный аппарат перестал воплощать идею. Он спекулирует коммунизмом, чтобы люди поднимали трудовую сознательность и сдавали соцобязательства досрочно. Волки сыты, овцы целы, страна растет и развивается, а заодно растут аппетиты волков вместе с ложью о светлом будущем. Ничем, никогда не могут быть оправданы обман и корысть… Кстати, Иза, и мы, культработники, как солдаты идеологического фронта, станем вдалбливать людям эту ложь и раздавать пустые обещания.
– Ты хочешь сказать, что коммунизма… не будет?
– При меркантильной власти он – утопия. – Андрей помолчал. – На воротах Бухенвальда был такой девиз: «Каждому свое». Нацисты взяли его из римского права. Девиз, если вдуматься, универсальный. Кесарю кесарево… Вот и здесь народу – одно, номенклатуре – другое.
– Ты повторяешь чьи-то чужие слова.
Андрей сделал рубящее движение рукой:
– Да, не я один считаю, что власть должна быть безгрешной. Понимаешь? Абсолютно! Всегда самая большая мечта у народа – справедливая власть. А такой, наверное, не бывает. Наверху только Бог.
– Говоришь, как верующий…
– Почему «как»? – улыбнулся Андрей. – Я – верующий.
– В Бога? – опешила Иза. – Шутишь!
– Нисколько. «Я верю в Бога моего не потому, что доказано мне бытие Его, что принужден к принятию Его, что гарантирован я залогами с небес, а потому, что люблю Его». Так писал русский философ Николай Бердяев. У Николая Александровича мне не все по душе, время было другое, и во многом он, очевидно, ошибался, но вот это убеждение я с ним полностью разделяю.
Андрей, кажется, поставил точку в разговоре. Они стояли близко друг к другу, в двух шагах.
…Всего два шага – пространство начала. Изиному сердцу вдруг стало тепло. Счастье не бывает холодным, оно заставляет горячую кровь течь по венам с напором весенних ручьев. В глазах Андрея вспыхивали искорки смеха.
Странное существо – человек: только что живо занимавший Изу политический спор внезапно потускнел и потерял смысл. С ней словно уже случалось подобное, очень важное, может, главное в жизни. Она вот так же смотрела Андрею в лицо, потом шагнула, и он шагнул… Это было как воспоминание о будущем, реальность перемешалась с фантазией. Но воображение решительнее действий, а попробуй сделать шаг по-настоящему!
Наведенные тонкими штрихами ветви деревьев кружились по краю колодезно-чистой глубины. Вверху выплеталось кольцо небесного гнезда. Иза почти чувствовала на своих губах твердые губы Андрея. Знала, что они твердые и одновременно упруго-мягкие, с запахом березового ветра. Знание пришло из наития, из той области чувств, где вселенная живет другой жизнью – невесомой, крепкой и нежной, как касания тугого крыла. Сейчас… Сейчас запрокинутое лицо опахнет теплым дыханием, глаза зажмурятся, и… Андрей отшатнулся, давя в себе возглас то ли досады, то ли испуга. На тропу легла посторонняя тень.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!