Обязана быть его - Алиса Ковалевская

— В этом твоя мама была не права, — я закрыл альбом. — Не всё значимое значимо для каждого одинаково. Возможно, твоей маме стоило подумать об этом.

— Теперь всё уже не важно, — она взяла альбом и небрежно убрала его. Закрыла ящик.

— Важно, — я снова заставил её обернуться. — Посмотри на свою дочь. Ты ведь считаешь, что для неё это важно? — произнёс, глядя ей в глаза.

Губы Дарины приоткрылись. Я чувствовал, что она хочет возразить, что это желание так и рвётся из неё, но она не выпустила его.

— Да, — ответила она. — Считаю.

— Тогда почему ты считаешь, что это не важно для тебя?

— Потому что для меня уже поздно, — в голосе её была усталость.

Нужно было заканчивать со всем этим, тем более момент был не лучший. Дарина была встревожена, напряжена, да и я не лучше. И всё-таки я знал: важно, чтобы именно сейчас она услышала меня.

— У меня другие проблемы, Демьян. Другие заботы. А это… — она махнула на закрытый ящик. — Мечты. Детские мечты.

— Ты снова обманываешь сама себя, — сказал я с укором и принялся расстёгивать пуговицы рубашки.

Дарина лишь вздохнула. Подошла к шкафу и вытащила ещё одну подушку. Мельком я посмотрел на неё: самая обычная и в то же время совершенно другая. Не такая, как все. Если бы она была такая, как все… Если бы это было так, на том вечере она бы не оставила след у меня в сердце. Женщина, умеющая оживлять цветы. Женщина, способная превратить простую гвоздику в произведение искусства.

— Дарина, — позвал я, повесив рубашку на спинку стула и сняв брюки.

Она тоже разделась до белья, и теперь стояла, причёсывая длинные волосы. Тепло, что я чувствовал при взгляде на неё, граничило с желанием, но сегодня мы слишком устали для этого.

— М-м? — она посмотрела на меня. Расчёска застыла в воздухе.

Не сдержавшись, я подошёл, забрал её из тонких пальцев и сам провёл по волосам зубчиками. Отложил на стол и, обхватив её подбородок, поцеловал. Неспешно, но твёрдо. От неё всё ещё пахло клубникой. Выдох на моих губах…

— Никогда не поздно, — проговорил я, положив ладонь ей на талию. — Если это живёт в тебе.

Она ничего не сказала. Просто прижалась ко мне, обняв за шею. Потёрлась носом и шепнула:

— Как же хорошо, что ты здесь. Одна я бы сошла с ума.

Демьян

— Давно встала? — спросил я, подойдя к Дарине.

Вылив на сковороду порцию теста, она подняла голову. Волосы её были собраны в хвост чёрным шёлковым платком, припухлость век выдавала вчерашние слёзы.

Я присмотрелся внимательнее. Должно быть, сегодня утром без них тоже не обошлось, но показывать слабости Дарина не хотела. Несколько кружков теста, каждый из которых был размером с детскую ладонь, шипели на сковородке, наполняя кухню ароматом свежей выпечки.

— Не очень, — отозвалась Дарина. Вернула в кастрюльку выпачканный тестом половник и развернулась ко мне. — Подумала, что было бы неплохо приготовить завтрак.

Не сомкнувший глаз в предыдущую ночь, уснул я быстро. Так же, как и Дарина. После пришедшей от Егора СМС беспокойство за Соню немного улеглось. К короткому сообщению о том, что всё в порядке, он прикрепил Сонину фотографию. Та, сидя за столом в комнате коммунальной квартиры, держала в руках чашку с Винни Пухом и беззаботно улыбалась. Сидящая на соседнем табурете Светлана тоже смотрела в камеру, и пусть улыбки на её лице не было, выглядела она спокойной.

— Оладьи? — я приобнял Дарину за талию. Прижал к себе, чувствуя податливость и хрупкость её тела.

Несмотря ни на что, было в этом утре что-то доброе, отдающее спокойствием. Завтрак, приготовленный женщиной, доверчиво прижимавшейся ко мне ночью, только-только занимающееся утро, тепло, исходящее от лижущих дно сковородки синеватых язычков пламени. Но главное — доверие, что исходило от Дарины, чуть уловимый запах её духов, её ладонь, лежащая на моём плече.

В последний раз оладьи на завтрак мне готовила мама, когда я был ещё подростком. Далёкие времена, оставшиеся в прошлом. Промолчав об этом, я подумал, что нужно бы наведаться к родителям. Потому что никакая помощь не могла заменить даже нескольких часов, проведённых с семьёй. Никакие деньги не могли заменить им единственного сына, а мне — отца и мать, научивших меня всему, что умели сами, давших мне свободу выбора и позволивших идти своей собственной дорогой.

Наверное, именно сейчас, чувствуя боль безвозвратной потери Дарины, вспоминая её вчерашние слова о том, что всё нужно делать вовремя, я как никогда ясно почувствовал это и решил, что в самое ближайшее время навещу их. Возможно, даже с Соней и её матерью, если она согласится. Едва у меня появилась возможность, я построил для родителей дом. Хороший, добротный, стоящий на огромном участке земли. Именно о таком мечтал отец долгие годы.

— Я нашла муку, — ответила Дарина. — Ещё вчера купила молоко. Правда… — слова, как и вечером, давались ей трудно. — Правда кофе нет. Только чай.

— Чай и оладьи с клубничным вареньем, — отпустил её, понимая, что если сейчас поцелую, может случиться взрыв. И кто знает, какой именно: слёзы ли или извечное доказательство жизни над смертью, наполненное касаниями и несдержанностью, которая сейчас была излишней.

Дарина кивнула. Я всё же мягко поцеловал её — чуть дотрагиваясь, ощущая на губах слабый привкус соли и молока.

Выдохнув, Дарина отступила сама и поспешно принялась переворачивать один оладушек за другим, а я так и стоял позади неё, глядя на её узкие ладони с длинными, как у пианистки пальцами.

— В тебе много талантов, — констатировал, стоило ей перевернуть последний из оладьев. Рядом, в небольшом прозрачном салатнике, накрытом крышкой, уже высилась небольшая горка.

— Когда с деньгами было совсем плохо, — Дарина включила чайник, — приходилось выкручиваться. Я люблю готовить. Знаешь… мама умела делать невероятные вещи из самых простых продуктов, — со вздохом она выставила на стол чашки и блюдца. Достала ложечки. — Как-то ей два месяца не платили зарплату. Не знаю, где она взяла детскую смесь… На новый год она сделала мне конфеты из этой смеси. И ещё из сгущёнки, — Дарина положила ложки рядом с блюдцами.

Те потихоньку звякнули, а она, не обратив на это внимание, подошла к шкафчикам, будто бы с тех пор, как сбежала отсюда, не прошло много лет. Достала сахарницу и тоже поставила на стол и, словно прочитав мои мысли, потихоньку улыбнулась:

— У мамы всегда всё на своих местах. Было… было на своих местах. Я не такая.

— Ты и не должна быть такой, — заметил я. — Дети не могут быть отражением родителей. По крайней мере, не обязаны быть им.

— Да, — согласилась она, немного помолчав, и снова улыбнулась. — Но она многому меня научила. Оладьи… Конфеты из детской смеси, орешки с варёной сгущёнкой. Демьян… — посмотрела мне в лицо. — Если в этом замешан Эдуард. В её смерти…