Арабелла - Мария Саванна

– Кто-то точно знает! – не сдавался Симон. Я чувствовал, как он дрожит.

– Да Мартин твоих детей своей семьёй называет, ты его не тронешь, – как всегда спокойно, с долей насмешки сказал Элвис.

И Симон выстрелил. Его рука дрогнула, пуля вошла в моё плечо со стороны спины и вышла между рёбрами под правой ключицей. Боль пронзила всё тело, колени подкосились, я уронил голову на грудь, но Симон не дал мне упасть, продолжая прикрываться моим телом. Всё перед моими глазами утратило чёткие очертания: я видел смутный силуэт Эвери, которая плакала и кричала, чего я уже не мог слышать.

В ту же секунду отец вскрикнул и кинулся к нам. Симон взмахнул рукой с пистолетом, показывая, что подходить опасно. Тёплая кровь потекла из моего плеча, и я мгновенно ощутил холод, который облепил меня со всех сторон. И тогда отец с воплем ужаса свершил возмездие, страшнейшее из возможных: он опустил руку во внутренний глубокий карман своей рубашки, достал оттуда небольшую стеклянную емкость, с рёвом вынул из неё резиновую пробку и тяжелым, резким движением выплеснул его содержимое в сторону Эвери. Тёмная жидкость, соприкоснувшись с воздухом, тут же обратилась алым смертоносным пламенем.

Дитя за дитя, кровь за кровь, жизнь за жизнь. Сначала загорелись её чёрные кудри, затем пламя сползло на залитое слезами, бледное лицо, затем на угловатые плечи и тонкие руки, и наконец оно шумным порывом охватило так сильно любимое мной тело.

Симон тут же отпустил руку, выронил оружие и я рухнул на влажную землю, вкус которой я ясно помню до сих пор. Горечь ей придавала трава, которая забила мне рот и нос, не давая дышать. Я больше не мог двигать руками или ногами, поэтому отчаянно толкался головой, чтобы оказаться ближе к Эвери. Минуту или больше я видел перед собой только черноту почвы, я вгрызался в неё зубами, надеясь, что так смогу делать движения в нужную сторону. Я почувствовал руки отца на своей спине, он сел на землю и перевернул меня, положив себе на колени. Я увидел солнечный свет и смуглую кожу его лица. По губам я видел, что он пытается что-то мне сказать. Острожными движениями его сильные ладони пытались стянуть рану на моем плече. Набравшись мочи я выплюнул отцу в лицо всё, что наполняло мой рот: чёрную землю, тёмно-красные сгустки крови, траву и слюни. Отец продолжал что-то говорить, но я дёрнулся так, что упал с его колен и оказался лежащим на боку на уже пропитанном моей кровью куске земли.

Теперь я видел её. Симон стоял в двух метрах от дочери, жар не позволял ему оказаться ближе. Он без остановки неловко протягивал к ней руки, будто танцевал самый уродливый танец в мире. Она же, наоборот, была смертельно спокойна, не пытаясь себе помочь, словно понимая, что всё будет тщетно, она стояла с разведёнными в стороны руками как взлетающая птица.

Я был настолько близко к ней, что жар её смерти стянул мою кожу. Я мог видеть её сквозь прозрачную пелену красного огня, пока руки отца продолжали цепляться за моё тело. Мы встретились взглядами и её искажённое ужасом выражение лица сменила умиротворенная полуулыбка. Она всегда так улыбалась, когда хотела, чтобы я был спокоен и дышал полной грудью и мне хватало этой улыбки, чтобы быть способным на это даже в пучине страданий, но не сейчас, когда когда огонь забирал у меня Эвери. Она медленно опустилась на колени и всего мгновение спустя упала на живот. Её движения были грациозными, будто она прикасалась грудью к морской глади, которая клялась унести её в места, далекие отсюда.

Мне осталось преодолеть последний метр, разделяющий нас. Я рычал, как зверь, дёргался, извивался. Пламя было живым, оно пульсировало, пыталось оттолкнуть меня, не пускало ближе. Я молился, чтобы огонь взял и меня, потому что больше смерти боялся остаться в мире без Эвери. Но она таяла, как облака, раздуваемые ветром, а я оставался невредим. Я лежал там, вдыхая её уже мёртвый запах, пока она вся не обратилась в чёрный пепел. Я уже не чувствовал ни тела, ни сердца, только тошноту и запах гари.

Спустя много лет я всё ещё с уверенностью говорю, что даже лёжа там, под деревом Надежды, состоящий из боли, дышащий болью, и верящий только в неё, я ни на миг не думал сдаться.

Симон бился головой о землю, бесконечно повторяя: «это война!». Оливер схватил с земли револьвер Симона и тем самым позволил себе, Элвису и Михаилу покинуть долину невредимыми.

Я тогда, как и всё это время спустя, точно знал, что найду её. Сколько бы не потребовалось времени или жертв, я знал, что обрету её вновь, потому что только с этим знанием было возможно моё существование. Обжигающая пустота внутри ни на мгновение не стала жечь тише, но этот жар в груди и был моим бессмертием и моей непобедимостью.

Дурные вести долетели до меня из мест не столь далёких, сколько издавна чуждых мне. Дикие вороны кричали мне о том, что на нашей земле воры и разбойники, соловьи пели о том, что на земле нашей страждущие и ищущие спасения, гордые ястребы о том, что на землю нашу прибыли яростные и непокорные, и нежные ласточки не забыли про меня и, отыскав в Чёрных горах, сообщили, что на земле нашей любящие и верные.

Тогда и я взлетела к облакам и отправилась туда, откуда доносились крики и стоны. Я парила над равнинной частью Арабеллы и смотрела на людей сверху. Я видела, как Симон, отважный и отчаянный вождь Мориса, появился и, смирив свою гордость, просил имеющих власть в нашем мире показать дорогу к Озеру Смерти, видела, как разгневаны были они, и как свершилось ужасное. Красивая, испуганная, невинная – она горела алым пламенем. Оказавшись на перекрёстке несправедливости и ярости, она осыпалась пеплом на глазах своей семьи.

– Эвери! – её имя разнеслось над миром и отразилось эхом от скал.

Сама Арабелла тогда вздрогнула от ужаса умышленной смерти. Эта дрожь ознаменовала убийство и, в ту же минуту, рождение. Рождение беспощадной, неудержимой войны. Она пришла на смену погибшей в тот день любви, чинно заступила на службу хаосу, обещая не покидать нас долгие годы. Она растворилась в воздухе, пропитала собой все живущее.

Люди Мориса подняли оружие и отправились к центру Арабеллы, собираясь отыскать Смерть и Бога. Они клялись разрушить на своём пути всё. Шли месяцы. Войско Симона с каждым днём пополнялось теми, кого Смотритель приводил из Мориса.

– Не знаю я, где оно. Никто из Хранителей никогда тебе сдастся, – смело отвечали пленники и погибали от рук пленителей, отважно глядя им в глаза. Тела позже обнаруживали жители ближайших деревень, подвешенными на деревьях. А на бледных, оголенных спинах краснели всегда одни и те же слова, выведенные кровью: «И где же ваш Бог?». Симон, на удивление всем, умело скрывал своих людей в лесах, и действовал настолько бесшумно, что даже Оливер отчаялся найти и обезвредить врага. Над Арабеллой тёмной тучей повисла печаль.

– Это безумие, просто безумие, – тихо повторял Канцлер, нервно впиваясь ногтями в собственные ладони.

Он сидел за деревянным письменным столом в тёмном углу своей гостиной. Сквозь щели между плотными шторами его напряженное лицо освещали лучи уходящего дня.