Предчувствие беды - Фридрих Незнанский

А между тем там, на платформах, шла своя, весьма интересная жизнь. Так, на одной из них встретились сразу два поезда – прибывшая из района аэропорта электричка и проходящий поезд дальнего следования, следующий через Пермь на Екатеринбург. В плотном людском потоке между двумя поездами промелькнула худощавая фигура коротко стриженного мужчины. Он вышел из электрички и тут же пересек платформу, направляясь к стоящему напротив скорому.

Остановился возле одного из вагонов, перекинулся парой слов с проводником и шагнул внутрь.

«Стоянка скорого поезда Санкт-Петербург – Екатеринбург десять минут», – гундосил в репродуктор простуженный женский голос.

Поезд тронулся. Эдик растянулся на полке вагона СВ, вдыхая запах свежего белья. Это было весьма приятно после длинного, напряженного дня.

Утром он будет в Екатеринбурге. Далее – везде.

Утром следующего дня, то есть в пятницу, Турецкий в своем кабинете допрашивал начальника отдела кадров Шереметьева гражданку Кашкину. Накануне они с Грязновым засиделись на работе до полуночи, ожидая вестей из Перми. В конце концов стало ясно, что объявленный по городу перехват с целью задержания подозреваемого немедленных результатов не дал. Неведомый Эдик словно растворился.

Турецкий намеревался побеседовать с Кашкиной весьма серьезно, без сантиментов. Диктофон стоял на столе. Кашкина сидела, выпрямив спину, поправляя рыжие волосы, недоуменно поглядывая на строгого следователя. Ее увезли прямо с рабочего места, вместе с Верочкой. Словно двух преступниц.

Турецкий сухо проговорил обязательный текст, упомянул нужные статьи УПК, предупредил об уголовной ответственности за дачу ложных показаний.

– Начнем, – произнес он. – Назовите вашу фамилию, имя и отчество.

– Кашкина Ада Хасановна, – ответила женщина.

– Как? – тут же переспросил Александр. – Повторите.

Женщина повторила.

– Кажется, вы представились нашему сотруднику другим именем.

– Да, не только ему. Меня все зовут иначе: Ада Григорьевна.

– Почему?

– Не знаю, это давно так повелось, – пожала она плечами. – Когда я пришла работать в Шереметьево, это было пятнадцать лет назад, мой непосредственный руководитель, тогдашний начальник отдела кадров, стал называть меня Адой Григорьевной, ему так было удобнее. Он букву "с" плохо выговаривал. За ним и другие. Так и пошло. Начальник ушел на пенсию, а мое имя осталось таким, как он его придумал, – улыбнулась она.

Турецкий на улыбку не ответил.

– Вы замужем?

– Да.

– Носите фамилию мужа?

– Да.

– Назовите, пожалуйста, вашу девичью фамилию.

– Рагоева.

– Где вы родились?

– В Грозном.

– Вы чеченка?

– Да, а что? – с вызовом ответила женщина.

– Абсолютно ничего. Скажите, Ада Хасановна, вчера утром к вам на работу кто-нибудь приходил?

– Да, двоюродный брат.

– Его имя, фамилия?

– Эдик Рагоев.

– А полное имя?

– Эдуард.

– Адрес?

– Я не знаю его адреса.

– Как это? Не знаете адреса брата?

– Он же не со мной живет. У него своя жизнь, и жизнь не простая. Он одинок, так что может себе позволить менять места проживания.

– А зачем ему менять места проживания, он вам не рассказывал?

– Нет, не рассказывал. Раз меняет, значит, надо ему!

– Но где-то у него есть дом, родители? Родился же он где-то?

– Он, как и я, родился в Грозном. Мы каждое лето проводили вместе, у дедушки, в горах. Потом я уехала учиться в Москву, вышла замуж, осела здесь. Я о нем долгие годы вообще ничего не знала. Там, между прочим, война шла, если вы в курсе.

– Я в курсе.

– Так вот, дом его родителей был разрушен бомбежкой. Родители погибли. Я думала, что и он погиб. И когда он нашел меня, я у него паспорт не спрашивала. Я была рада, что он жив, понимаете? Я спросила, нужна ли ему моя помощь.

– В чем?

– Найти работу, жилье. У нас принято друг другу помогать, но не принято женщине лезть в мужские дела. Он сказал, что у него все в порядке. Мне этого было достаточно.

– А как же вы с ним связываетесь? Если вам нужна его помощь?

– У меня есть муж, зачем же мне еще чья-то помощь? – надменно произнесла женщина.

– Я должен понимать ваши слова так, что у вас нет ни телефона, ни адреса вашего брата?

– Вы правильно поняли.

– Но он в Москве проживает?

– Нет. Но он приезжает сюда достаточно часто.

– А где он живет?

– Не знаю.

– Ада Хасановна, я вам напоминаю об ответственности за дачу ложных показаний.

– Это излишне.

– Хо-ро-шо, – протянул Турецкий, разглядывая сидевшую напротив женщину.

Было очевидно, что ничего хорошего он не находит.

– А дата его рождения вам тоже не известна?

– Почему? Известна. Он родился девятого сентября шестьдесят первого года.

– Значит, скоро отметит свое сорокалетие, – прикинул Турецкий.

– Да.

– А как он собирается его отмечать? Он вас не приглашал еще на юбилей?

– Сорок лет для мужчины – не возраст. Не думаю, что он намерен устраивать по этому поводу праздник. Во всякому случае, меня он никуда не приглашал.

– У вас есть фотография брата?

– Есть детские фотографии. Ему там лет десять – двенадцать. Более поздних нет.

– Скажите, а ваш муж никогда не интересовался, чем занимается его шурин? Мужчине-то дозволяется интересоваться мужскими делами?

– Мой муж никаких отношений с моей родней не поддерживает.

– Это почему же? Кем он работает?

– Он капитан дальнего плавания. И с самого начала нашей совместной жизни было оговорено, что моя родня – это моя родня. Он очень дорожит работой и, видимо, опасался, что мои родственники могут обратиться к нему с какими-нибудь сомнительными просьбами.

– А что, были основания опасаться?

– Послушайте, Александр Борисович, вы что-нибудь слышали о людях, оставшихся без жилья и без работы, в положении беженцев, изгоев, никому не нужных, всеми гонимых? Вы об этом что-нибудь знаете? Вы себе представляете жизнь народа, против которого воюет целая ядерная держава? – сверкнула вдруг черными глазами женщина.

– Это вы про Россию? – даже не понял в первый момент Турецкий.