Спортивный журналист - Ричард Форд

– Наверное, нам пора возвращаться, Херб.

Он снимает очки, принимается протирать их подолом футболки со словом МОГУЧ. И все еще продолжает смеяться.

– Конечно, давай.

– Все, что мне требуется для хорошей статьи, я получил. А тут холодновато.

– Сколько в тебе дерьма намешано, Фрэнк, – говорит Херб, улыбаясь через разделяющую нас пустоту лодочного причала. Над озером у самой воды несутся, рассекая воздух, две утки. Вот они круто сворачивают, пробивают блестящую воду и исчезают из глаз. – Ох, Фрэнк, ну правда, дерьма в тебе навалом.

Он в совершеннейшем изумлении покачивает головой.

Назад на Глэсье-Уэй мы возвращаемся в молчании, Херб едет рядом со мной в серебристом кресле. Все запуталось, а почему, я точно сказать не могу. Возможно, я действую ему на нервы. Иногда человек, поняв, что спортивные журналисты – это просто мужчины или просто женщины, берет да и обижается. (Людям часто хочется, чтобы другие были лучше, чем они сами.) А в таких обстоятельствах просто невозможно внести или хотя бы честно попытаться внести какую-то свою лепту. Они, по правде сказать, вызывают в тебе желание припуститься бегом за лекарствами в какую-нибудь аптеку, которых в Нью-Джерси предостаточно.

– А о футболе мы почти и не поговорили, – задумчиво отмечает Херб. Он уже здрав и глубокомыслен, как старый баптист.

– Я так понимаю, ты о нем много и не думаешь, Херб.

– Мне действительно кажется, что он не имеет смысла, Фрэнк. Теперь я верю, что футбол был подготовкой – и довольно дрянной – к настоящей жизни.

– И все же я полагаю, он дает какие-то уроки. Уроки стойкости. Взаимодействия. Товарищества. В таком роде.

– Забудь об этой херне, Фрэнк. Я получил в мое распоряжение остаток жизни, остается только понять, как им распорядиться. У меня большие планы. А спорт – всего лишь воспоминание.

– Ты говоришь о юридической школе и прочем?

Херб кивает, совершенно как гробовщик:

– Вот именно.

– Ты очень храбрый человек, Херб. Я думаю, жить, как живешь ты, это требует храбрости.

– Может быть, – поразмыслив, соглашается Херб. – Хотя иногда мне бывает страшно, Фрэнк. Признаю. Страшно до жути.

Мы наконец обратились в двух предающихся неторопливой беседе мужчин. На что я изначально и рассчитывал. Возможно, мне все-таки удастся получить откровенное интервью старого образца. Я нащупываю в кармане магнитофончик.

– Иногда и мне бывает страшно, Херб. Я бы сказал, для нашего поколения это естественно.

– Ну ладно, – говорит Херб и хмыкает, и кивает в знак вынужденного согласия.

Когда мы выходим из-за поворота улицы, я вижу стоящее перед домом Херба желтое такси мистера Смоллвуда, – по-видимому, его визит в Уиксом оказался неудачным. Пока мы прогуливались, похолодало и небо стало более низким. К ночи повалит снег, и мы с Викки будем рады убраться отсюда. Странный поворот событий, совсем не тот, какого я мог ожидать, но, с другой стороны, он меня не удивляет.

Из дома, мимо которого мы проходим, выступает мужчина в коричневом полупальто, в руках у него банка моторного масла. Дом той же архитектуры, что у Херба, только там, где пролегала, огибая его, подъездная дорожка, пристроена еще одна комната. Мужчина останавливается у своей машины – нового «олдсмобиля» с поднятым капотом, – машет Хербу рукой и кричит «ну как оно».

– Primo. Numero uno, – кричит в ответ Херб и тоже взмахивает рукой, словно приветствуя большую толпу. – Этот малый брал у меня интервью. Ну, я ему задал жару.

– Не покупайся на их дерьмо, – кричит в ответ мужчина и сгибает свой короткий торс, чтобы заглянуть в темное нутро двигателя.

– Соседи думают, что я все еще играю за мою команду, – негромко сообщает Херб, катя свое кресло по Глэсье-Уэй, к жене и дому.

– Как это?

– Ну, я утаил мое увечье. Вместо меня на поле выходит другой парень. Под моим номером. Надеюсь, ты не напишешь об этом, не испортишь им удовольствие.

– Ни в коем случае, Херб. Даю слово.

Мы приближаемся к машине мистера Смоллвуда, и Херб поднимает на меня полный удивления взгляд.

– Как ты это делаешь, Фрэнк? Скажи правду.

– Что именно, Херб?

Впрочем, я знаю, что сейчас услышу.

По какой-то причине Хербу, похоже, не удается удерживать голову на одном месте. Она болтается из стороны в сторону.

– Ты же не можешь и вправду любить спорт, Фрэнк, – говорит он. – Не похож ты на любителя спорта.

– Одни его виды мне нравятся больше, другие меньше. На самом деле вопрос не такой уж и редкий.

– Но разве ты не предпочитаешь разговоры о чем-то другом? – Херб, все еще удивляясь, покачивает большой головой. – О том же Уинслоу Хомере?

– Мы поговорим о нем, Херб. Когда захочешь. Писать о каком-то деле не значит заниматься им. Такой ответ проясняет для тебя что-нибудь?

Не знаю почему, но что-то начинает подрагивать у меня под ложечкой или совсем рядом.

– Очень любопытно, Фрэнк, – с искренним восхищением кивает мне Херб. – Не уверен, что это объясняет хоть что-нибудь, но, готов признать, любопытно.

– Объяснить свою жизнь очень трудно, Херб. – Я уверен, мое подрагиванье уже видно невооруженным глазом – ну, может быть, не Хербу, для которого все вокруг, наверное, подрагивает. Ему пока не удается остановить болтающуюся голову. – Думаю, я сказал достаточно. Предполагалось ведь, что это я буду задавать тебе вопросы.

– Я лишь глагол, Фрэнк, а глаголы на вопросы не отвечают.

– Не стоит так думать, Херб.

Теперь под ложечкой еще и похрустывает. Мы с Хербом провели вместе не больше часа, однако у меня появилось явственное чувство, что он с удовольствием придушил бы кого угодно, – попадись ему в руки чья-либо шея, привередничать Херб не станет. Когда проводишь немалую часть жизни, врезаясь в людей, причиняя им боль, трудно, наверное, просто взять да и покончить с этим – сесть и сидеть. Трудно, сдается мне, вообще делать что угодно, кроме как продолжать врезаться. Как бы там ни было, мне всегда бывает спокойнее, если у меня есть путь отступления. А здесь присутствует что-то, чего лучше избегать, вот я и стараюсь избегнуть.

– Я попробую написать хорошую статью, Херб, – говорю я, немного смещаясь в сторону багажника машины мистера Смоллвуда.

Клэрис Уолджер вышла на веранду и стоит, наблюдая за нами. Она окликает Херба, устало улыбается. Такое, должно быть, случалось с каждым: знакомство, завершающееся прямо перед домом ошеломленным молчанием; ожидающее такси; Херб, объявляющий себя глаголом. Самое сильное восхищение вызывает у меня она. Я рассчитывал перемолвиться с ней насчет героической жизни Херба, но нам не представился случай. Остается лишь надеяться, что позже, в ночной темноте, она получит какое-то утешение.