Осколки - Александра Эльданова

понял, о чем, а сейчас слегка занервничал.

— Ночуешь у меня и это не обсуждается.

— Хорошо, — безразлично ответила Саша и снова замолчала.

Напряженная, холодная, вытянутая, как струна.

Пока лифт поднимался на мой восьмой я придумал целых три варианта, как стряхнуть с нее эту молчаливую холодность. Лучше истерика, лучше пусть выплачется, чем вот этот пугающий ступор.

— Кухня прямо и налево, проходи, — я зажег свет в прихожей, — курить можно, только окно открой. И не молчи, пожалуйста.

— Ты хочешь, чтоб я истерику устроила? — спросила она, нервно усмехнувшись.

— А по-твоему, молчать и переживать все в себе лучше?

— Не хочу быть в твоих глазах законченной психопаткой.

Слишком много нервозности, слишком резкие и суетливые у нее движения. Баланс на тонкой грани внешнего спокойствия, сжатая до упора пружина. Страшно подумать, что будет, если ее отпустит. Времени на долгие и деликатные планы у меня нет, остаётся план примитивный, быстрый и действенный.

Я открыл шкафчик, достал пузатую бутылку, налил на два пальца коньяка — более женского алкоголя у меня в доме не водится, поставил перед ней стакан:

— Пей. Либо отпустит либо выревешься.

— Тебе действительно это все нужно? — она серьезно смотрит на меня, — Ты погибнуть со мной сегодня мог.

— Нужно. Я сказал, что все решил, хватит.

Она со стуком поставила пустой бокал на столешницу, встала и сделала шаг ко мне. Было в этом какое-то отчаяние, как будто это шаг к амбразуре вражеского дзота.

— Саша… — это остатки здравого смысла. Я понял, что будет дальше. И, черт побери, я так этого хотел!

Она качает головой.

— Я тоже решила.

Теплые губы, пахнущие коньяком, коснулись моих и что-то оборвалось. Я не выдерживаю рядом с ней. Слишком большой соблазн — никакой здравый смысл не докричится.

Мои руки под ее блузкой, ее раскрытая ладонь скользит вверх по груди, шее, зарываясь пальцами в волосы на затылке, от чего по позвоночнику озноб и сердце начинает биться как сумасшедшее.

Коснуться, прижать, раздеть… Захлебнуться в этом желании.

Мира нет. Он снова сжался и сосредоточился в ней, в нежной коже, в изгибах тела. В запахе черной смородины, в робких прикосновениях рук, сбившемся дыхании, неожиданно жадных поцелуях.

Никто никогда не был так важен и нужен. Так, что ты прижимаешь ее к себе до боли в ребрах, пытаясь срастись в одно целое, поэтому что отпустить нельзя, невозможно.

— Люблю… — полувыдох, полустон.

Остатки мира рушатся. Нет больше ничего за пределами спальни. И тут ничего скоро не останется, потому что пожар и катастрофа. Потому что я уже ничего не контролирую. Даже себя.

* * *

Александра.

Разбудил меня звонок телефона.

— Мы ее нашли, — каким-то странным голосом сказал старший Ольшанский.

— Где? Я приеду, в глаза ей хочу посмотреть, — я постаралась закрыть за собой дверь спальни как можно тише.

— Не получится, Саш. Она вены вскрыла у себя дома. Соседи снизу позвонили в полицию, что их топит, участковый пришел, дверь вскрыли, а там труп в ванной и паспорт на столе. Мне как доложили, так я тебе и звоню.

— Она точно… сама?

— Предсмертная записка есть, точнее письмо, я тебе фото пришлю, если хочешь. Она там объяснила, почему все это начала.

Пять утра. Рассвет.

Я открыла окно кухни. Прохладный воздух немножко трезвил.

Пропищало уведомление. Странное чувство, я Наташу жалею, наверное, больше, чем боялась или ненавидела. Еще одна сломанная Димой жизнь.

— Ты всегда так рано встаешь? — я не услышала, как Сергей подошёл. От теплых рук на моих плечах стало спокойнее.

— Наташа с собой покончила, — выпалила я, — Мне только что дядя Игорь звонил.

Топольский встал рядом, вытянул из моей пачки сигарету, закурил и поморщился.

— Думаешь, это из-за тебя?

— Из-за меня тоже, — я протянула ему телефон с фотографий письма.

— Не смогла видеть твое счастье. Странная причина.

— Если она считала, что я во всем виновата, то не странная.

— Но ты ведь не виновата, он бы все равно сел.

Я усмехнулась и сказала:

— Я ведь тогда оправдывала его. Дима жертва обстоятельств, Диму заставили, Дима мучается. А когда его увидела тогда, на первом заседании… поняла, что не смогу, если его отпустят. Это я ему наркоту подбросила, — каждое слово давалось тяжело, — Никто не знает, кроме Лешки, он мне помогал. Лампочки выкрутил в Димином подъезде, наркотики достал, я страшные деньги тогда отдала, но это мелочь была, в сравнении с остальным. И мы ночью, перед рассветом, поехали вскрывать опечатанную квартиру. Где тайник знала только я, Лешка бы не нашел где открывается. Потом нужно было только "вспомнить" про эту нишу в кухне. Собственно, никто не удивился, у меня же психика поломана, две попытки суицида, конечно я могла "забыть". Поэтому я так перепугалась, когда эти приветы из прошлого начались. Ему есть за что мне мстить, он точно знает, что тайник был пустой. Осуждаешь? — я подняла голову и посмотрела на него снизу-вверх.

— Нет. Ты сделала то, что посчитала нужным. Я представляю, как невыносимо было бы знать, что этот клоп остался на свободе.

— Почему клоп?

— Мелкий, противный, вонючий. Кто еще?

— Сережа…

Он понял.

— Все наладится. Я помогу. Я с тобой.

Месяц спустя.

Александра.

— Как дела у тебя? — спросил старший Ольшанский, когда я села за столик.

— Замечательно, — я не смогла сдержать улыбку, — но вы же меня не за этим пригласили? С Лешкой снова что-то?

— Как ни странно, нет, хотя егозит, зараза, пить снова начал, — дядя Игорь покачал головой, —