Там, где ты - Сесилия Ахерн

— Если ты согласишься пообедать со мной, мы могли бы обсудить, кто где находится. Если, конечно, твой бойфренд не возражает.

— Мой бойфренд? — растерянно переспросила я.

— Тот не совсем одетый молодой человек, который открыл мне дверь твоей квартиры пару недель назад.

— Ах, этот… — Я покачала головой. — Да это же просто… — Я запнулась. Я успела забыть, как его звали. — Это Томас, — соврала я. — Мы уже расстались.

Мистер Бартон засмеялся, встал и протянул мне руку, помогая подняться со ступенек.

— Милая Сэнди, полагаю, поразмыслив, ты придешь к выводу, что его зовут Стив. Но это неважно. Чем больше мужских имен ты забудешь, тем лучше для меня.

Он слегка дотронулся до моей талии, и меня как будто ударило током. Мы пересекли улицу.

— Зайдем в мой офис на минутку, если ты не против. Я хотел бы кое-что тебе отдать.

Он с гордостью представил мне свою секретаршу Кэрол, а потом пригласил в кабинет. Комната пахла мистером Бартоном и выглядела, как мистер Бартон… Мистер Бартон, ах, мистер Бартон! Как только я вошла в кабинет и села на кушетку, мне показалось, будто я попала в его объятия.

— Чуть получше, чем то место, где мы обычно встречались? — заулыбался он, вынимая что-то из ящика стола.

— Здесь красиво, — сказала я, изучая кабинет и вдыхая его аромат.

Неожиданно он занервничал. Уселся напротив меня.

— Я собирался отдать тебе это в прошлом месяце, когда заходил поздравить с днем рождения. Надеюсь, тебе понравится. — Через стол, фанерованный вишней, он подтолкнул ко мне футляр.

Он был продолговатой формы, из красного бархата. Я взяла его в руки так осторожно, словно это самая хрупкая вещь на свете, и провела пальцами по мягкой ворсистой поверхности. Потом посмотрела на мистера Бартона: он нервно поглядывал на футляр. Я медленно открыла его и затаила дыхание. Внутри поблескивали серебряные часы.

— О, мистер Бар… — начала я, но он схватил меня за руку, заставляя замолчать.

— Пожалуйста, Сэнди, называй меня Грегори. И на «ты», ладно?

Грегори, ты. Ну да, Грегори, ты. Грегори — ты. Хор ангелов мощно зазвучал в моих ушах.

Я кивнула, улыбнулась, вынула часы из коробки и, все еще потрясенная неожиданным подарком, надела на левое запястье, нащупывая замок.

— Если перевернешь их, увидишь, что на дне выгравировано твое имя. — Дрожащими руками он помог мне перевернуть часы. На нижней крышке я увидела надпись «Сэнди Шорт». — Желаю тебе никогда не терять их.

Мы оба рассмеялись.

— Не жми так сильно, — предупредил он, наблюдая, как я пытаюсь застегнуть браслет. — Давай помогу, — произнес он, и в этот момент у меня между пальцами раздался щелчок.

Я похолодела.

— Кажется, я сломала.

Он уселся рядом со мной на кушетку и стал застегивать часы. Его рука касалась моей, и внутри у меня все, абсолютно все переворачивалось.

— Нет, ничего не сломалось, но застежка разболталась. Надо отдать в починку. — Как ни старался он скрыть разочарование, голос его выдал.

— Нет! — Я вцепилась в часы. — Мне и так нравится.

— Сэнди, застежка совсем разболталась. Браслет расстегнется, и ты их уронишь.

— Не уроню! Я их не потеряю.

Он неуверенно взглянул на меня.

— Ну, можно я хотя бы сегодня их надену?

— Хорошо. — Он перестал вертеть часы в руках. Мы оба замолчали и уставились друг на друга. — Я подарил их тебе, чтобы ты гуманнее обращалась со временем. Не можем же мы не видеться еще три года.

Я опустила глаза и положила часы на запястье, любуясь красивыми звеньями цепочки и переливающимся перламутровым циферблатом.

— Спасибо, Грегори, — произнесла я, перекатывая это слово во рту. Его вкус мне понравился. — Грегори, Грегори, — повторила я еще пару раз, и он заулыбался, радуясь каждому мгновению.

Я приняла его приглашение пообедать, и мы разобрались с тем, где находимся.

Обед едва не обернулся катастрофой. Проглоченной пищи для размышлений оказалось так много, что ее наверняка хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Если кто-то из нас питал смешную надежду, что обед станет началом чего-то особенного — а мы, похоже, оба на это рассчитывали, — к моменту, когда мы встали из-за стола, и мне и ему пришлось спуститься с небес на землю. Или на ту самую острую как бритва траву, по которой Грегори предстояло пройти. Я была воительницей Скатах, мое сердце так и осталось там, на моем далеком острове, и добраться до него было слишком трудно. С годами я не изменилась к лучшему.

С тех пор я никогда, ни на день, не снимала часы с руки. Иногда они падали, но такое случается с каждым. И я возвращала их на положенное место. То есть знала, что это и есть их место. Часы символизировали жуть как много всего. Положительным итогом нашего «поучительного обеда» стало то, что мы снова ощутили неразрывность связывающих нас уз. Словно между нами была натянута невидимая пуповина, питающая нас, позволяющая расти и дарить друг другу жизнь.

Но неизбежным образом проявилась и вторая сторона медали: в любой момент каждый из нас мог дернуть за эту пуповину, или перекрутить ее, или завязать узлом, даже не задумавшись, что тем самым медленно лишает воздуха того, кто находится на другом конце.

На расстоянии все выглядело великолепно, а вот вблизи… Вблизи все оказывалось совсем не так. Мы не смогли справиться со временем: оно меняло нас, ежегодно покрывало новым защитным слоем, с каждым днем добавляло что-то новое, и с этим ничего нельзя было поделать. К несчастью и для меня, и для Грегори, с годами я, несомненно, утратила нечто весьма значимое.

Бобби осторожно закрыл за нами двери бюро находок, как будто опасался стуком нарушить спокойствие продавцов на рынке. Вначале я подозревала, что это очередная его ужимка, а затем с нарастающей паникой начала осознавать, что дело не в этом. Бобби отпустил мою вспотевшую руку, ни слова не говоря, направился в смежную комнату и снова закрыл за собой дверь. Его тень прорывалась сквозь щели в двери, когда он попадал в полосу света, и я догадалась, что он яростно ищет что-то: передвигает ящики, громоздит одна на другую коробки на полу, звенит посудой, то есть производит всевозможные звуки, каждый из которых добавлял к моей теории заговора очередную версию. В конце концов я оторвала взгляд от двери и присмотрелась к комнате.

Передо мной от пола до потолка высились полки из ореха, как в старых бакалейных магазинах, прекративших свое существование много десятков лет назад. На них громоздились корзины. Некоторые были заполнены до краев всякой всячиной: рулонами скотча, перчатками, ручками, маркерами, зажигалками. Из других едва не вываливались носки и торчали таблички с надписью от руки, гордо извещающей, что можно приобрести полные пары. В центре помещения сгрудились десятки кронштейнов с развешанной на них одеждой, причем мужские и женские вещи были разделены и разобраны по расцветкам, стилю и времени изготовления — возле них висели надписи «пятидесятые», «шестидесятые», «семидесятые» и так далее. Здесь имелись костюмы, повседневные наряды и свадебные платья (интересно, кто способен потерять свадебное платье?). На противоположной стене под расставленными книгами помещалась витрина с ювелирными украшениями: застежки от серег, по одной сережке из разных пар, а также несколько парных, которые Бобби объединил, не обращая внимания на то, что они не совсем одинаковые.