Заговор обреченных - Богдан Сушинский

– В нем говорится, что…

– Я сейчас вернусь, обер-лейтенант, – устало прервал его полковник, решаясь радоваться вместе в адъютантом.

– Так кто же конкретно руководит этим путчем? – спросил Бертольд.

– Имен тебе лучше не знать. Когда заговор будет подавлен, расправа последует незамедлительно. А для меня важно, чтобы ты уцелел. Для этого нужно как можно меньше знать. – Клаус не заметил, как рука его потянулась к затылку брата. Ему до смерти хотелось погладить его. Хотя помнил, что сантиментов Бертольд не терпел. Никогда. Даже в детстве. Он всегда старался выглядеть жестким и безжалостным. Истинный германский офицер. Истинный ариец.

– Не согласен, полковник. В конце концов, я ведь тоже заговорщик. До ареста генерала Фромма мне казалось, что главная фигура – он. Спланировать покушение на фюрера в его ставке «Волчье логово»… Пронести туда взрывчатку, прямо в зал совещаний… Все это следовало подготовить. Как можно тщательнее.

– И готовили.

– Но кто конкретно пронес, подложил?

– Важно, что пронес.

– Независимо от того, как сложится судьба этого офицера, он уже вошел в историю Германии. Навечно. Преклоняюсь перед его мужеством.

– Думаешь, это так важно?

– Что?

– Что в историю. Навечно.

– А ради чего же мы тогда совершаем подвиги? Стремимся прославиться? Мечтаем стать полководцами? Ради того, чтобы убить как можно больше врагов? Убиение врагов всего лишь способ прославиться. Поэтому не сомневаюсь: важно.

– Чье имя называют чаще всего в этой связи там, внизу, в подвалах?

– Уверенно – ничье. Одни утверждают, что это кто-то из личной охраны фюрера. Слишком уж большой риск. Другие – что кто-то из штаба Кейтеля. Кто-то назвал даже тебя, Клаус. – Бертольд оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь, и внимательно присмотрелся к выражению лица брата. – Я, конечно, посмеялся по этому поводу.

– Напрасно.

– Что «напрасно»? – насторожился Бертольд.

– Напрасно посмеялся.

– Выражайся яснее.

– Ты попросту не поверил, что этим офицером мог быть я.

– Клаус, ты ведь знаешь, я никогда не сомневался в твоем мужестве. Ты больше моего побывал на фронте. И все мы, Штауффенберги…

– Остановись, Бертольд… «Все мы, Штауффенберги…» – это молитва нашего отца, умудрявшегося вознести честь рода Штауффенбергов прямо-таки в апостольский ранг. – Но, независимо от традиций нашего рода, покушение осуществил я, Бертольд.

Младший Штауффенберг поневоле отшатнулся от брата и почему-то повел рукой по опустевшему рукаву его кителя. Словно это увечье могло служить подтверждением правдивости его признания.

– И делаю это уже не первый раз. Просто три предыдущие попытки оказались еще менее удачными. С самого начала. Правда, операции удавалось предотвращать еще до того, как меня могли разоблачить.

– Это невероятно, Клаус, – в голосе Бертольда нотки страха переплетаются с интонациями явной гордости.

– Конечно, невероятно. Тем не менее им всем придется смириться с тем, что совершил покушение я. Уж не знаю, как должна воспринимать это наша многострадальная история.

– Если честно, у меня тоже появлялось смутное предчувствие, что этим офицером можешь оказаться ты. Я ведь знал, что ты отправился в ставку. Вот только поверить было трудно.

– Теперь можешь верить, Бертольд, – еще увереннее заявил Клаус. – Если мое имя обязана знать история, то почему его не должен знать брат?

– В таком случае я еще больше сожалею, что покушение оказалось неудачным, – сказал Бертольд, выдержав неловкую паузу. Видимо, опасался выглядеть сентиментальным. Хотя сцена очень даже предрасполагала к этому. – То, что ты решился на такое… И благодаря тебе поднялось целое антигитлеровское восстание. Можешь себе представить, как уже завтра об этом покушении заговорят во всех странах на запад и восток от Германии. Нас еще вспомнят, Клаус. Вот увидишь.

– Увидят другие, – уточнил Клаус. – Мне пора. Там разрывается телефон. Старайся держать меня в курсе того, что замышляют эти подвальные крысы.

– Постой, – придержал его за плечо Бертольд. – Ты говорил о спасении. Почему бы тебе самому не оставить это здание и не попытаться скрыться где-нибудь в наших владениях? Иди уйти в Австрию. Ведь недолго уже, война вот-вот кончится.

Клаус ответил не сразу. Ему самому уже не раз приходила в голову та же мысль: «А почему бы не попытаться?..» Но всякий раз полковник отвергал ее. Не сразу, после сомнений. Для этого требовалось такое же мужество, как и тогда, когда следовало было пронести бомбу.

– Ты ведь сам только что говорил об ответственности перед историей. Человеку, заварившему все это, не пристало спасаться бегством, оставляя людей, которые поверили и доверились ему. Разве я не прав?

Появление на Бендлерштрассе фельдмаршала Витцлебена было равнозначно появлению факела в мрачном подземелье, из которого уже никто из скрывавшихся в нем не чаял выбраться. Даже те офицеры, что решительно настроились выступить против заговорщиков и только ждали своего часа, на какое-то время прикусили языки и прекратили вербовку сторонников.

– Господи, появился бы он здесь хотя бы часа на два раньше, – едва слышно пробормотал Бек, вышедший встречать будущего верховного главнокомандующего вместе с генералами Ольбрихтом и Геппнером.

Рослый, облаченный в сверкающий всеми регалиями парадный мундир, фон Витцлебен, казалось, сбросил груз лет, перевоплотился и держится так, словно принимает парад войск у Триумфальной арки. Завидя это явление, все замерли, затаили дыхание, даже телефоны вдруг почему-то затихли, прислушиваясь к уверенным печатным шагам того единственного, кто еще способен был представать в сознании заговорщиков спасителем.

Его встречают в коридоре неподалеку от кабинета командующего армией, и ленивое движение маршальского жезла воспринимают, словно ватиканские пилигримы – папское благословение.

Даже его презрительно-барское «Так что здесь, собственно, происходит?» генералы встретили как покровительственные слова человека, пришедшего, чтобы во всем разобраться и все поставить на свои места. Сейчас он напоминал отца, появление которого сразу же внесло в семью успокоение и уверенность.

– Несмотря на то что покушение на фюрера оказалось неудачным, – еще на ходу начал свой доклад генерал Ольбрихт, – мы все же решили действовать. На все фронты, во все части в Германии, где есть наши люди, направлен приказ о развертывании операции «Валькирия»…

Витцлебен вошел в огромный кабинет Фромма, вновь осенил всех присутствующих блеском и магией своего жезла и, минуя Геппнера, поспешно смахивающего со стола командующего какие-то свои бумажки, чинно уселся в кресло.

– Фельдмаршалы Роммель и Клюге уже поддержали нас, – продолжал изощряться в словесности Ольбрихт. – К центру Берлина движется танковая колонна, сформированная командованием танкового училища.