Колизей. «Идущие на смерть» - Александр Гарда

– Их я не знаю, а эту девушку видел несколько раз. Она такая красивая… была… И потом, на ее месте могли быть Луция или Ахилла.

– Чушь! – отмахнулся хозяин дома. – Луция сама «съела» столько мужских сердец, что ни одному медведю не снилось. Что касается рыжей, то ее так просто не слопаешь. Насколько я мог заметить, эта девушка может за себя постоять и глупости делать не станет.

– Ты думаешь? – с легкой ноткой злорадства поинтересовался его лучший друг, вытирая скупые мужские слезы. – Между прочим, твоя здравомыслящая гладиатрисса этого зверюгу по морде погладила! Если это не дурость, то я тогда не знаю, что это такое вообще!

– Чем погладила?

– Чем-чем? Ничем! Голой ладонью, понятно?

Север остолбенело посмотрел на приятеля и сделал знак рабу, что тоже хочет выпить. Осушив кубок, он удивленно развел руками.

– Клянусь ляжками Венеры, они там что, все с ума посходили? Я всегда говорил, что бабам на арене делать нечего! Ладно, кончай рыдать… Давай оставим пока все как есть, а перед мартовскими идами я отправлю к Федрине своего человека, а может, даже прогуляюсь туда сам. И мой тебе совет: мелькай в «Звериной школе» пореже, а то наш живодер, почуяв поживу, заломит за освобождение Луции такие деньги, что тебе не то что эдильство не будет грозить, но и наготу прикрыть станет нечем.

Вконец погрустневший Каризиан уныло согласился. В какой-то мере с положением дел его примирило обещание Севера отправить Камилла в «Мечту центуриона», чтобы тот попытался наладить хорошие отношения с тренерами «Звериной школы», тем более что с Фламмом он уже успел свести знакомство.

Префекту претория давно пора было ехать по делам, и павшему духом влюбленному ничего не оставалось, как отправиться восвояси, что он и сделал с таким понурым видом, что Север по-мужски пожалел приятеля. Это же надо, что любовь делает с хорошим человеком! Он вспомнил свои юношеские страдания, но впервые вместо образа нежной Фаустины перед его глазами возникла рыжая гладиатрисса, стоящая над поверженным Марком с занесенным над его головой кинжалом. Прошлое растворялось в настоящем, освобождая его от чувства вины и горечи воспоминаний, словно узника, проведшего много лет в темнице, ключи от которой он когда-то выбросил сам.

Посадив друга в носилки и взяв с него честное слово, что тот поедет домой и постарается отдохнуть и развеяться, Север огляделся по сторонам, словно впервые увидел родной город, чьи дома, точно россыпь жемчужин, белели мрамором среди кипени садов, вдохнул полной грудью теплый весенний воздух и зажмурился от удовольствия. Принятое решение сняло груз колебания с его сердца, и Северу казалось, что весь мир лежит у его ног…

Гордому римлянину не пришло в голову, что он сделал свой выбор в тот момент, когда ворвался в клетку, спасая незнакомого гладиатора. Что ж поделать: все мы бережем свои сердца и цепляемся за иллюзии.

Человек предполагает, а боги смеются над его планами. Север вспомнил об этой истине уже на следующий день, когда в предрассветном ту мане в дом Валериев Максимов постучал невзрачный человечек, принесший префекту претория малоприятную новость: в недрах римского общества зреет очередной заговор против принцепса. Сенаторы Гета и Лонгин, недовольные политикой Тита, что-то затевают, собираясь по вечерам якобы на оргии. Особенно злобствует Гета, которого, как он считает, несправедливо обошли на последних консульских выборах.

Выпроводив доносчика, Север тяжело вздохнул: с любовными авантюрами придется повременить, дело прежде всего. Великий Митра, как же ему хочется бросить нескончаемую мышиную возню и уехать подальше от многочисленных склок, будоражащих город! Конечно, служба в провинции не сахар, и без друзей будет тоскливо, зато не придется выслушивать типов с бегающими глазками, которых со времен божественного Августа развелось больше, чем крыс в остийском порту. От их деятельности пострадали почти все римские семьи, и Тит поступил мудро, приказав остановить вакханалию наговоров друг на друга, но если не иметь осведомителей, то как охранять императора, когда его подданные жить не могут без заговоров?

Со времен божественного Гая Юлия азартная игра «Поменяй принцепса» превратилась у римлян в любимую забаву, которой увлечены все: сенаторы, магистраты, преторианцы, легионеры, даже евнухи и наложницы. Преждевременная кончина Юлия Цезаря послужила началом вереницы смертей императоров, из которых только двое – Август и Веспасиан – скончались в положенное богами время. Остальные восемь – с чужой помощью, причем обычно при прямом или косвенном участии его неугомонных преторианцев. Ладно бы эти игрища ограничивались дворцом, но в их водоворот оказалось вовлечено множество ни в чем не повинных граждан, закончивших свой жизненный путь на Гемониях или у подножия Тарпейской скалы. Хорошо, хоть Веспасиан, придя к власти, навел порядок среди своих не в меру расшалившихся сограждан.

И вот теперь он отвечает за жизнь Тита и, следовательно, должен с головой окунуться в вонючее болото неудовлетворенных амбиций и мелких самолюбий.

Север брезгливо передернул плечами. Ему, профессиональному военному, приходится выслушивать негодяев, которых в противном случае не пустил бы на порог, и арестовывать знакомых, с кем еще вчера болтал на веселом пиру. Марс Мститель, за что ему это все? Он солдат, а не дознаватель!

– Марк!

Верный телохранитель появился так быстро, словно прятался за выступом стены. Вытянувшись перед префектом, дюжий преторианец замер, ожидая приказаний.

– Я еду во дворец. Передай дежурному центуриону, чтобы тот усилил охрану императора и послал ребят посообразительнее присмотреть за домами Геты и Лонгина, но так, чтобы их никто не заметил.

Не говоря ни слова, Марк склонил коротко стриженную голову в знак того, что понял приказ, и исчез так же тихо, как появился. А Север, перекусив на ходу горсточкой фиников и стаканом холодной воды, выскочил во двор, где его уже ждал оседланный Виндекс, которого держал под уздцы тот самый гладиатор, которого он спас в Путеолах.

Север сам не понимал, зачем тогда полез в клетку. Наверно, на то была воля богов. Вот только б знать, добрая или злая. При виде нового охранника у него перед глазами всегда вставала картинка: нежно прижавшаяся к широкой груди гладиатора беззащитная девичья фигурка со шлемом из рыжих волос на высоко поднятой голове. По-хорошему, ему надо было не спасать чужого раба, а спокойно дождаться, пока медведь выпустит ему кишки. А вот надо же что начудил…

Вообще он тогда наделал много всего такого, чему сам удивлялся. Зачем-то послал отцовского лекаря к погрызенному зверем полутрупу, а, узнав, что дела совсем плохи, позволил переселить парня к себе на виллу. Сначала одного, а потом как-то так получилось, что вся гладиаторская свора перебралась к ним в полном составе, и (еще одна глупость!) он зачем-то нанял нищую труппу телохранителями к отцу. Претор только удивленно посмотрел на сына и безропотно согласился, хотя всю жизнь утверждал, что не нуждается в охране.

А когда Камилл посоветовал назначить Ферокса личным телохранителем, сразу принял предложение, хотя сей факт вызвал недовольство среди его солдат – мол, доверяет презренным гладиаторам больше, чем императорским гвардейцам. Самое печальное, что парни были правы: зная роль преторианцев во всех дворцовых заговорах, поворачиваться к ним спиной стал бы только самоубийца.