Случайный билет в детство - Владислав Стрелков

– Никого? – заглядывая, спросил Олег.

– Никого. – Я отошел в сторону и огляделся. – Пивка попили и свалили. Только куда?

В двадцати метрах начинался сквер. За рядом густых сиреневых кустов кто-то был.

– Тихо! – я прислушался. За кустарником слышались выкрики и отрывки разговора.

– Думаешь, они? – вгляделся в ту сторону Савин.

– Пошли, посмотрим.

Чем ближе мы подходили, тем громче становились крики и возгласы. Добавилось какое-то кряхтение и глухие звуки то ли шлепков, то ли ударов. В разрыве кустов стали видны и те, кто там был. Два пацана в центре поляны выясняли отношения, а остальные стояли и смотрели на это действо.

– Пацанская махаловка, – сказал Савин.

Мне и так стало это понятно. Помню, что такие «встречи» бывали часто. Кто-то из «авторитетных» пацанов решал – кому и с кем махаться, а сам сидел за судью и следил за боем. Здесь за «рефери» был Вершина. Только мы шагнули на полянку, как один из дерущихся пропустил сильный удар в челюсть и растянулся на траве.

Вершина пока нас не видел. Он восседал на небольшом железном ящике. Рядом, на самодельной лавке, сделанной из доски и нескольких кирпичей, разместились другие «авторитеты». Не считая Вершинина, я знал только нескольких пацанов. Трое из параллельного седьмого класса и двое из соседнего дома. Остальные были мне не знакомы. Все действующие лица стояли вокруг импровизированной арены, на которой лежал, держась за голову, поверженный «гладиатор».

– Молодец! – хлопнул по колену парень, одетый в редкий на это время адидасовский спортивный костюм. – Настоящий пацан!

Этого, одетого в фирму парня я где-то видел, но не помнил его имени. В его густой шевелюре имелась проседь, сделанная скорей всего искусственно. Про себя назвал его «меченым». На вид старше всех тут присутствующих, но был явно не на первых ролях.

– Ты должен мне трёшку, – Вершина ткнул в сторону лежащего пальцем и сплюнул, – на сегодня свободен.

Победитель, потирая ушибы, отошел к кустам, а проигравший, поднявшись с земли, понуро побрел прочь. Я начал злиться. Устроил тут тотализатор с показательно-наказательными боями. Кулаки опять зачесались набить морду Вершине за всё. И за лавку, и за навязанные всем понятия…

Непременно ответит, но прежде надо с ним поговорить. Укротив свою ярость, шагнул к сидящим пацанским «авторитетам».

– Привет, Вершина, – холодно поздоровался я.

Руки никому не подал, а то действительно опоганишься, и уважать себя перестанешь.

– Это что за хрен с горы? – поинтересовался у Вершины одетый в фирму парень.

– Привет, Вяз, – вяло ответил Вершина, явно недовольный моим появлением.

– А, это тот, о котором ты толковал, – разглядывая меня, произнес «меченый». – Что-то на вид он не очень.

И скривив рот и одновременно выпятив челюсть, процедил мне:

– Слышь, Вяз, а со мной смахнешься?

Проигнорировав «меченого», я обратился к Вершине:

– Я слышал, ты с Максом краями разошелся?

– Откуда такие вести? – нахмурился тот.

– Птичка нащебетала.

«Меченый» поднялся, засучил рукава на адидасовской куртке и медленно зашел мне за спину, остановившись в двух шагах. Олег шагнул ко мне ближе.

– Я этой птичке клювик-то ещё расколочу… – сказал Вершинин, злобно ощерясь.

Разглядывая его хищное лицо, захотелось испортить эту улыбку. В этот момент неугомонный фирмач шагнул ближе, а Вершина усмехнулся, глядя мне за спину.

– Не понял, ты чё…? – И «меченый» попытался заехать мне по челюсти.

Я чуть присел, подбивая его руку и, сместившись назад, сильно ткнул локтем в солнечное сплетение. Тот охнул и свалился на траву, беззвучно разевая рот.

– Полежи спокойно, – посоветовал я «меченому» и повернулся к Вершинину, – отойдём? Разговор есть.

Мы с Олегом отошли в сторону. А Вершина с места не сдвинулся. Он посмотрел на меня, затем на севшего и потирающего грудь «меченого». Наконец медленно поднялся, расслабленной походкой подошел и сплюнул мне под ноги.

– Чё за базар?

Еле-еле сдержался, чтоб не вколотить кулак в его харю.

– Ещё раз плюнешь, – предупредил я тихо, – уроню ниже плинтуса. И базар свой фильтруй, не с «быками» говоришь.

На лице Вершины отразилась усиленная работа мозга. Он решал, как поступить – кликнуть пацанов и всем скопом уделать наглеца или все-таки поговорить, тем более ещё неизвестно, кто тут кого уделает? Я усмехнулся – даже мысли читать не надо, на лице все написано.

– Ладно, – сказал Вершина, – что за вопрос?

– Ты старшего брата Макса знаешь?

– Ну, – кивнул Вершина, – знаю.

– Кто он по жизни?

Вершинин внимательно на меня посмотрел.

– А тебе зачем?

– Надо.

– А-а-а, – протянул понятливо Вершина, – ты про то, что в спортзале было?

– Именно. – Про то, что случилось вчера у беседки, Вершине знать незачем.

Молчал он недолго. Посмотрел под ноги, собираясь плюнуть, но передумал.

– Андрон с серьёзными людьми дела имеет, – сказал он веско. – Кто ты для него? Мелкота. Не будет он делом рисковать, можешь быть спокойным. Вот Макс да, на тебя очень злой.

– Макс меня мало волнует.

– Зря, – усмехнулся Вершина.

Серьёзные люди, значит? Фарца или наркота. Похоже, прикрываясь положением отца, старший брат проворачивал темные делишки, и работа в школе была тоже прикрытием, так как в это время бездельники и тунеядцы преследовались по закону. А может, и отец в деле? Тогда мелкая месть какому-то школьнику действительно выглядит идиотским шагом. Но помня его ненависть в глазах, стоит учитывать все варианты. Что ж, тут больше делать нечего, осталась одна мелочь.

– В общем, так, Гоша, – начал я, вспомнив одно выражение, – покой ценя, покой любя, ни ты меня, ни я тебя. Пока наши дорожки не пересекаются, у нас мир. Так?

– Пока так, – процедил Вершина, – не много ли на себя берешь, Вяз?

– Достаточно, чтобы унести. – И обернулся к Олегу:

– Пошли отсюда.

Под хмурые взгляды присутствующих мы вышли с поляны. Специально прошел мимо стоящего «меченого», тот молча сделал шаг в сторону. Когда мы оказались на дороге, Савин сказал:

– Серег, а рядом с тобой становится опасно, – Олег потер челюсть, – но интересно. Глянь, у меня фонарей нет?

– Нет, – я осмотрел его физиономию, – а что?

– Просто если рожа кособокая, то на дискотеку я не пойду.

– Ровная она у тебя, – усмехнулся я, – ровная.