Византийская принцесса - Елена Хаецкая

Галеры прибыли в порт и были разгружены; оттуда пленников доставили в столицу. Их сопровождал большой отряд греческих пехотинцев, а командовал этим отрядом, как и в прошлый раз, Диафеб. Тирант остался с войсками, ни на день не желая бросать свое дело — истребление врага и освобождение греческих городов и сел.

Под громкую музыку входил Диафеб в столицу. Отовсюду звучали трубы и барабаны, и каждая кость в теле отзывалась на эти призывы собственной мелодией, а сердце стучало, отбивая оглушительный ритм.

Сейчас, глядя на длинную колонну пленников, на улыбающееся лицо Диафеба Мунтальского, роскошно разодетого, верхом на прекрасной белой кобыле, жители Константинополя не могли поверить, что поддались злому обману герцога Македонского. Как только они поверили черным слезам и жалобным стонам?

Впрочем, так уж устроены были жители столицы, что никогда подолгу не раскаивались, даже в совершенных злодействах, — так что уж говорить о заблуждениях и ошибках! Сейчас все высыпали на улицы, забрались на крыши домов, подошли к окнам. Каждый теснился ближе к победителям, желая лучше рассмотреть и солдат севастократора, и их хмурые трофеи.

На солдат сыпались лепестки цветов, пленников же осыпали градом оскорблений и забрасывали тухлятиной. В воздухе висел густой запах, и Диафеб не уставал дивиться силе зла. Подумать только, как глубоко испорчен земной мир! Ведь если судить по тому, что добро всегда одерживает верх, то следовало бы предположить и нечто подобное касательно мира запахов. А именно: благовония должны главенствовать над смрадом. Но по грехам человеческим выходит так, что, если хотя бы капля смрада подмешивается к благовониям, то и пахнуть будет отвратительно; но одна капля благовоний, добавленная к смрадной жидкости, ничем не поможет, и мерзость останется мерзостью.

Печальная мысль эта настолько поразила Диафеба, что он даже перестал улыбаться. Впрочем, длилась его задумчивость недолго, и скоро он опять расцвел улыбками всех цветов и оттенков.

— Доставим пленников в башню, под надежные запоры, но сперва проведем мимо окон дворца, чтобы император мог ими полюбоваться, — сказал Диафеб капитану солдат и попутно смахнул с волос какие-то очистки: не все горожане отличались меткостью при метании снарядов.

Император действительно стоял в раскрытом окне и смотрел на колонну пленников. Государь был бледен после перенесенного потрясения, но держался довольно бодро. Несомненно, многих из предателей он узнал и сурово нахмурился.

А рядом с императором Диафеб заметил Кармезину и Эстефанию Македонскую. Обе девицы обнимались и во все глаза смотрели вниз. Диафеб помахал им рукой, полагая, что имеет на это право: ведь Кармезина несколько раз давала ему понять, что относится к нему как к брату.

«Не к тому брату, родному, который погиб, потому что никто мне его не заменит; а как если бы у меня был еще один брат», — объясняла принцесса.

Когда пленники были помещены под надлежащий надзор, Диафеб переоделся и явился ко двору.

Император принял его милостиво. Диафеб перецеловал руки всем присутствовавшим при аудиенции дамам, а затем попросил государя отпустить его на свободу. «Ибо тот, кто стережет, сам пребывает в плену».

— Расскажите мне сперва об этих пленниках, — потребовал император.

— Не сомневаюсь, ваше величество, что многие из них вам знакомы, — ответил Диафеб. — Это христианские рыцари, которые сражались на стороне турок. Тирант захватил их и вверил праведному суду императора, потому что их преступление нельзя оставлять безнаказанным. Могу еще прибавить, что люди эти опасны: они мстительны и мечтают вернуть себе утраченную честь. Боюсь, влияние турок сказалось на них дурным образом.

— Хорошо, — произнес император. — Сколько денег вы желали бы получить за каждого из них?

— Ваше величество, мой господин и кузен севастократор уже получил с них достаточную плату, — ответил Диафеб, — и больше он не взял бы ни гроша, даже если бы его попросили.

И император отпустил Диафеба, позволив тому больше не заботиться о пленниках.

Очень довольный, молодой человек спустился в сад и устроился там под деревом. Он вдыхал ароматный воздух и смотрел, как медленно кружатся лепестки розовых цветов: один порыв ветра сорвал их с куста, а другой подбросил в воздух и заставил гам задержаться.

Затем в воздухе промелькнуло сияние, и скоро перед Диафебом предстала принцесса. В руке она держала переливающееся птичье перо, которым задумчиво водила себе под подбородком.

— Я рада вас видеть, — заговорила принцесса.

Диафеб смотрел на нее во все глаза. А Кармезина преспокойно уселась рядом и скрестила под платьем ножки.

— Я должен поцеловать вас, — сообщил ей Диафеб.

— Вот как? — удивилась она.

— К несчастью, — пояснил он.

— К несчастью?

— Увы, это мой долг, принцесса Колючее Сердце.

— Можете поцеловать меня прямо в сердце, — сказала Кармезина. — Его колючки, надеюсь, искусают ваш нос и расцарапают вам подбородок.

— Я не испытываю страха, — отозвался Диафеб, — ибо не первый год уже ношу рыцарский меч, а вы, принцесса, — женщина и к тому же безоружны.

— Вот как? — И Кармезина потянула в стороны вырез своего платья, так что перед Диафебом предстала вся ее грудь, обнаженная ниже сосков. — Прошу.

Он привстал и осторожно прикоснулся губами к нежной коже между грудями. Затем помедлил, повернул лицо и приложил к тому же месту ухо.

— У вас вовсе нет сердца, — проговорил он удивленно.

Кармезина засмеялась.

— Вы не там слушаете, — ответила она. — Сердце левее. У нас, женщин, оно закрыто грудью. Нет, не прикасайтесь! Я боюсь, что вы подслушаете лишнего.

— Длинные и острые колючки так изъязвили меня, — сказал Диафеб, выпрямляясь, — что я уж ничего не услышал. Да вы едва не прокололи мне ухо!

— Весьма сожалею, что не сделала этого, — заметила Кармезина.

— Одну часть поручения я исполнил, — откликнулся Диафеб. — Осталась вторая.

— Жду с нетерпением. — И она поправила платье.

— Итак, мой брат, Тирант Белый, присылает вам добрые пожелания.

— Много?

— Если бы эти пожелания были водой, то Срединное море показалось бы по сравнению с ними маленьким прудом, где разводят карпов. А если бы эти пожелания были камнем, то любая гора, включая и гору Олимп, была бы по сравнению с ними прыщом на теле земли.

— Прыщом? Как поэтично!

— Увы, я не нашел никаких других сравнений, ведь я не поэт.

— Это жаль, — молвила Кармезина. — Но что же мне теперь делать? Вы взвалили на мои плечи целую гору и нагрузили меня необъятным морем. Нет у меня зубов, чтобы разгрызть столько камня, да и желудок мой, боюсь, не вместит в себя столько воды. Как же отомстить мне злокозненному Тиранту? — Она призадумалась немного, а потом сказала: — Передайте, что я шлю ему в ответ вдвое больше добрых пожеланий, а сверху — еще одно, совсем маленькое, размером всего лишь с константинопольскую цитадель. По сравнению со Срединным морем это сущая мелочь, не так ли?