Закон абордажа - Игорь Недозор

Ну а ножом бывшая рыбачка работать училась с семи лет, и потрошить ей доводилось даже клыкачей с акулами — с человеком, ежели чего, тоже не оплошает.

Издалека доносились женские и мужские голоса, выводившие нехитрые слова портовой песни:

Спит Анита и не чует,

Что на ней матрос ночует…

Кармиса постояла некоторое время, глядя на лунную дорожку и не обращая внимания на волны, доходившие до щиколоток.

Потом чуть отошла и села прямо на песок, не заботясь о сохранности дорогого красного платья.

…Врет она — она все чует,

Она долго с ним мандрует…

Тускло светится вода, словно давно севшее солнце все еще пронзает лучами толщу морей, мириадами бликов пляшут по волнам отражения звезд.

Звезды в небе, звезды в море…

Точно так же, как в ту ночь, полтора года назад, когда резко изменилась ее судьба.

Кармиса вспоминала (вообще-то ее редко тянуло на воспоминания) о временах, когда она еще не была пиратским магом. Хотя лишь года полтора с небольшим прошло с того момента, когда ее нога ступила на палубу «Акулы».

Когда она рассказала свою историю одному из своих мимолетных дружков, приказчику из недоучившихся семинаристов, и тот, посмеявшись, сообщил, что она точь-в-точь похожа на какой-нибудь роман про волшебниц, корсаров и благородных рыцарей и он даже как будто читал что-то похожее. Кармиса даже обиделась и бросила ему, уходя, что никаких таких романов она не читала, потому что читать вообще не выученная, а простую девушку всякий осмеять рад.

…Селение Эль-Котуи, где она родилась, было самым обычным селением, грелось под лучами жаркого солнца, окруженное полями маиса и рощами апельсинов и диких ананасов с красной мякотью — тех, за которые в Арбонне платят серебряный мервенн за штуку.

Стояло оно на одном из тех несчетных тысяч и тысяч островков Архипелага, из которых на картах да в лоциях помянута хорошо если одна десятая. И жило так, как ему подобные селения в этой части света. Местные жители ловили рыбу, а также черепах, когда те выбирались на песчаные пляжи из воды.

Изредка, раз-два в год жители отправлялись на баркасах в ближайший городок Санто-Энго, что на западном, самом глухом побережье Кивирры. Там они продавали черепаховую кость или красное дерево, срубленное в горах своего острова, да еще раковины и случайно найденный жемчуг. А на вырученные деньги покупали железные орудия, ткани, изредка дешевые серебряные украшения женам и дочерям, а если что оставалось, то просаживали в тавернах.

Кто-то уходил в большой мир — в селении рассказывали про одного своего земляка, дослужившегося полвека назад до лейтенанта и даже пожалованного во дворяне, а троюродный брат Кармисы по материнской линии некоторое время ходил с ребятами Миледи Ку. Но таких было мало — скорее уж занесенный штормом и потерпевший крушение моряк оставался тут, ибо на острове было всё, что нужно человеку — чего ж еще желать?

Были эти люди храбры той неяркой храбростью, что отличает всех промышляющих морем, и куда больше, чем все шторма и акулы, напугала бы их мысль о том, что на их острове может поселиться сборщик налогов.

Ученые мужи в университетах рассказывали на лекциях об ужасных архитеутисах и кракенах, достигающих такой величины, что способны стащить своими щупальцами человека с палубы самого большого корабля, а мелкое суденышко даже уволочь на дно.

А вот дядя Кармисы Эдвар с четырьмя своими сыновьями на небольшой шлюпке как-то на промысле тунца встретил двадцатифутового головонога, решившего поживиться уловом эль-котуйцев. Но ее земляки не бежали в ужасе (видать, потому что оных лекций не слышали), а, взявши гарпун, тесаки и абордажную саблю, прихваченную на случай встречи с клыкачом, принялись бить и рубить протянувшую к ним щупальца тварь и в полчаса превратили грозного архитеутиса в почти пять сотен фунтов превосходной наживки.

Вот среди таких людей и появилась Кармиса на свет почти двадцать лет назад. До десяти она ничем не выделялась среди пары сотен рыбацких детишек, обитавших в этой деревне, почти никому за пределами узкой укромной бухточки неизвестной. В семье старшего на лодке Арвина Сиргиля и его жены Инты она была самой младшей из выживших детей. Играла в нехитрые детские игры, в спорах со сверстницами выбирала себе женихов из сверстников и старших ребят, кормила цесарок и кур, в дни лова работала наравне со старшими женщинами, разделывая рыбу.

За десять лет ее жизни в Эль-Котуи почти ничего не случилось.

Лишь однажды, когда ей было лет шесть, в бухту вошла пиратская шебека под штандартом с двумя секирами и отрубленной головой, и девочка вместе с родителями и односельчанами благоразумно укрылись в глубине леса.

Пираты, правда, вели себя вежливо. Конечно, они зарезали и сожрали всех найденных в селе кур и свиней и вылакали все вино, но не тронули молочных коров и коз, и сожгли всего один дом — да и тот, похоже, случайно. За взятое расплатились честь по чести, оставив в доме старосты, одноглазого Ингрема, мешочек с монетами и полдюжины ножей с топорами.

А в остальном жили селяне мирно и без бед — не считая за таковые шквалы, топившие лодки с отцами семейств, болезни и прочее неизбежное зло мира.

Остров этот был ничей. Вернее сказать, в сундуке у Ингрема имелось три ветхих затертых грамоты на все случаи жизни, объявлявшие остров и селение Эль-Котуи владением эгерийской, арбоннской и хойделльской короны. (Впрочем, у него же были припрятаны и охранная бляха от Миледи Ку, и резной костяной жезл от «владыки всех пикаронов великого императора Дарина Иднаги Мудрого».) Так что жили они тут без супремы и алькальдов, без податей и рекрутчины.

Старенький монах — брат Иеронимо, попавший на островок лет тридцать назад, служивший в их часовенке, отпевавший мертвых и крестивший детей, говорил за кружечкой пальмового вина, что именно так и жил род людской во времена древние, до того как прельстились люди прелестью Хамирановой.

Казалось, жизнь Кармисы пойдет тем же путем, что у матери и старших сестер — через два-три года выйдет в море на «женской» лодке, будет ставить сети и забрасывать снасти, потом выйдет замуж и станет хозяйкой в доме любимого или не очень — как повезет — супруга. И если не умрет, рожая пятого или десятого ребенка, и не погибнет в шторм, закончит свои дни главой огромного семейства, уважаемой старухой-вдовой, окруженной почтительными немолодыми невестками и юными непоседливыми правнуками.

Все изменилось в один день.

Утром как-то пришла она на пляж, откуда отплывали на утренний промысел односельчане, — отнести отцу с дядьями свежего черепашьего жаркого, — да и увидела…

Увидела мертвенный синий ореол вокруг головы соседа Доро Хромого да всех пятерых гребцов его лодки.

И под ярким солнцем ей вдруг стало холодно и жутко. В страхе забормотала она молитву Творцу и старшим детям его, а потом, не помня себя, подбежала к Доро и сбивчиво заговорила: мол, пусть он не плывет никуда сегодня, потому как видит она над ним «темень непонятную». Но старый Доро рассмеялся ей в лицо — мало того, что он первый упрямец в Эль-Котуи, так еще находился в давней ссоре с отцом Кармисы.