Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Сборы несколько затянулись, но затем новый командующий время не тратил: в июне он прибыл в Астрахань, где принял командование от больного Матюшкина и закупил у местных «татар» тысячу лошадей для армии. В конце июля генерал вышел в море и 10 августа, после двухнедельного плавания «за противным ветром», прибыл в крепость Святого Креста.

Долгоруков остался недоволен состоянием дел во вверенных ему войсках. Он сообщал Макарову, что еще не видел столь «слабой команды» при «весьма слабом» командире (старик Кропотов был болен и удручен потерей жены, умершей в крепости Святого Креста в январе 1726 года).

Императрица в ноябре того же года лично подобрала ему замену в лице кавалерийского генерал-майора Артемия Загряжского, и Кропотов, не дождавшись прибытия Долгорукова из Гиляна, сдал команду В.П. Шереметеву и отбыл домой. Командующий счел поведение подчиненного «немалой обидой» и приказал астраханскому губернатору вернуть генерала. (В итоге Г.С. Кропотов был отставлен в феврале 1728 года с чином генерал-лейтенанта.)

После январского шторма, повредившего многие суда, их не хватало, чтобы переправить в Гилян подошедшие к Астрахани пять полков; пришлось требовать начала строительства новых и указывать на «оскудение немалое в морских офицерах и протчих служителях». Новый морской «командир» капитан-командор 3. Мишуков в 1727 году докладывал о строительстве морских судов, число которых было доведено до 78. Тем не менее по предложению В.В. Долгорукова Верховный тайный совет указал в феврале 1728 года заложить еще 30 шхерботов.

Долгоруков немедленно отправил в Баку полковника фон Лукея и майора артиллерии Гарбера — им надлежало ехать к А.И. Румянцеву, назначенному российским «комиссаром» при разграничении российских и турецких владений по договору 1724 года. 24 августа князь по вступлении в Дербент доложил, что отныне «сухопутный путь безопасен», а хлеб на рынке дешев — по 80 копеек за четверть. Лукея он назначил комендантом вместо Андрея Юнгера, который «обеднял» и давно просил «перемены». Командующий вручил прибывшему царю Вахтангу присланный из столицы орден Святого Андрея Первозванного и передал письмо, в коем императрица заверяла его в своей «неотменной протекции» и обещала «всегда вашу светлость и высокую вашу фамилию в особливой нашей милости и защищении содержать», после чего отправил Вахтанга морем в Гилян. Затем он встретился с приехавшим из Шемахи А.И. Румянцевым и его турецким коллегой, послал с ними «линею делать» 400 драгун и 500 казаков и сообщил в Петербург, что работы по разграничению успешно начались и турки к миру «зело склонны».

Императрица не слишком интересовалась политикой на юге — ее больше волновало, цела ли еще «каменная пирамида», сложенная солдатами при участии Петра I и ее собственном у Тарков в 1722 году. Кажется, Долгоруков на этот вопрос так и не ответил — у него было много более важных дел. В Дербенте командующий провел два месяца, а уже 10 ноября прибыл в Решт, где проходили «конференции» Вахтанга с прибывшим от шаха доверенным вельможей — корчибаши (начальником его личной охраны). Здесь Долгоруков задержался надолго; к тому времени закончилась переброска провианта и войск: два вновь сформированных полка доставлены на судах из Астрахани в Гилян и три — на Куру, где прибывший с ними генерал-лейтенант фон Штаф начал строительство новой русской крепости — Екатеринбурга.

Это подкрепление генерал все же считал недостаточным и желал бы «прибавить» в Дербент еще два полка пехоты, но, понимая, что вряд ли министры на это сейчас пойдут, не настаивал. В Петербурге же считали нужным посылать на юг «нерегулярных», содержание которых обходилось дешевле. В 1726 году на Кавказ были снова отправлены украинские казаки; императрица простила содержавшихся под арестом за грабежи донских старшин Ивана Краснощекова и Данилу Ефремова — и послала их обратно в Дагестан вместе с 3500 казаками.

В распоряжении командующего в 1727 году находилось семь драгунских полков (Московский, Новгородский, Архангелогородский, Ростовский, Астраханский, Рязанский и Казанский[15]) во главе с полковниками Андреем Лицкиным, Иваном Чернцовым, Алексеем Таракановым, Тимофеем Чириковым, Иваном Сомовым, Леонтием Соймоновым и Иоганном Пицем. Долгоруков заметил плохое состояние кавалерии: при отсутствии хорошей травы, «кроме осоки», лошадей приходилось кормить соломой и даже дорогим пшеном, так что содержание одной лошади обходилось в 40 рублей, а стоили они здесь вдвое дороже, чем в Дагестане. Но в отличие от пехоты драгунские полки иногда выводились в Россию на «винтер-квартиры» (под Симбирск, Пензу, Казань, Самару или на Царицынскую линию) или заменялись другими. (Так, в 1733 году с Царицынской линии в Дагестан были отправлены Нижегородский, Псковский и Казанский драгунские полки; два последних уже воевали на Кавказе, но были оттуда выведены.) Кроме того, имелись конные «шквадроны» армян и грузин (о них речь пойдет в следующей главе), а в 1730 году к драгунам добавился сербский гусарский полк в 459 сабель во главе с майором Иваном Албанезом, присланный по указу императрицы Анны Иоанновны в числе пополнения из 5259 человек. (Майор Албанез умер в Низовой в конце 1731 года.)

Прибывшие в 1722 году с покойным императором пехотные батальоны были к середине 1725-го сведены в девять полков, получивших имена новых российских владений: Астрабадский, Бакинский, Дагестанский, Дербентский, Зинзилинский, Гирканский, Мизандронский, Рященский и Ширванский[16]; к концу года к ним добавился Кескерский полк. Позднее были образованы Куринский и Тенгинский полки; точное время их формирования неизвестно, однако скорее всего эти названия получили доставленные в Баку и крепость Святого Креста летом 1728 года два гарнизонных полка из Казани и Воронежа, которых Верховный тайный совет повелел считать отдельными полками.[17]