Нефритовые четки - Борис Акунин

– А кошка к-конторщика Серегина? Совершенно очевидно,что её погубило крашенинниковское угощение. Нет, Самсон Степанович не поверил вволшебную Скарпею, и вы, Блинов, решили, что спокойней будет его отправить натот свет. К тому же у вас возник замысел свалить всё на Крашенинникова, и этовам почти удалось. Вы навестили приказчика в сторожке, угостили отравленнымвином и обставили место преступления нужным вам образом. Засунули в карманмертвецу камышовую дудочку, миску для молока притащили, а мешок с мышами и лягушкамибедный Самсон Степанович сам припас – для вашей экспозиции очень кстати. Однаковы забыли на столе вашу флягу, и пришлось за ней возвращаться. Подготовленныйвами натюрморт со змеёй напугал очевидцев до потери сознания, так что улику выб-беспрепятственно устранили, но на душе у вас всё же было неспокойно. Девушкавас не слишком тревожила – ей обратно в Баскаковку дороги нет, но вотТюльпанов… Вдруг он всё же вчитается в исправников протокол и обратит вниманиена исчезновение фляги? И вот вы придумали избавиться от свидетеля ловким исовершенно безопасным для вас образом. Вывели Тюльпанова прямо на нору, гдеобитала приручённая вами змея, и вынудили его самого…

– Погодите, сударь! – прервал обвинителя АнтонМаксимилианович. – Но вы же сами только что сказали: змея неядовита. Еслия такой злодей, каким вы меня рисуете, ваш помощник ничем не рисковал, суя рукув нору!

– На примере Баскаковой вы имели возможность убедиться,что страх и самовнушение убивают впечатлительного человека вернее ножа.Тюльпанов не сомневался в том, что укус змеи смертельно ядовит, и свято верил впаралич д-дыхания. От этого он и в самом деле задохнулся бы – всё шло к тому.

Губернский секретарь прижал ладонь к груди и вдохнулглубоко-глубоко. Господи, какое счастье дышать, просто дышать!

Рядом был ещё один совершенно счастливый человек –скудоумный мужичок. Он сидел на земле и любовно поглаживал пузырящуюся, ходящуюволнами рогожу. Лишившись одного друга, дальневосточная рептилия тут жеобзавелась новым, куда более верным.

– Шеф, а зачем было губить Баскакову? – спросилАнисий, не сомневаясь, что Эраст Петрович, как всегда, прав. – Какая емукорысть?

– Да самая прямая. По должности председателя уезднойземской управы Блинов раньше всех узнал о грядущем железнодорожномстроительстве и понял, каким лакомым куском становится Баскаковка. Положение уэтого господина отчаянное. Я узнал в губернаторской канцелярии, что Пахринскуюуправу подозревают в нешуточном хищении общественных денег, готовится ревизия.Дело пахло судом и тюрьмой. Господину Блинову были отчаянно нужны деньги, чтобыпокрыть растрату. Вот он и разработал отменно ловкий п-план. Уж больнособлазнительно обстоятельства сложились, не правда ли, Антон Максимилианович?Единственный сын Баскаковой погиб, у помещицы от горя случилась сердечнаяболезнь, да и рассудок помрачился. Должно быть, она сама принялась твердить оСкарпее, которая непременно явится за последней из рода Баскаковых. Ведь какраз незадолго перед тем господин Петров раскопал эту старинную легенду… Вызнали, что теперь наследницей Баскаковки является Варвара Ильинична, вашаединомышленница по части служения общественному б-благу… Человек выкрасноречивый, вам без большого труда удалось уговорить барышню составитьзавещание в пользу земства…

– Заметьте: земства, а не в мою собственную! –вторично попытался отразить штурм Антон Максимилианович.

– Даже Тюльпанов, и тот сообразил, какую выгодураспорядителю общественной недвижимости сулит право раздавать участки в аренду.

На слово «даже» Анисий обиженно выпятил губу, а ЭрастПетрович сказал ему:

– Здесь, Тюльпанов, пахнет взяткой не в пять и не вдесять тысяч, как вы предположили в письме, а куда более крупными суммами.Аренда дачных участков сулит застройщикам прибыли по двести тысяч в год, такчто на бакшиш они не поскупились бы. – Коллежский советник покачалголовой. – Боюсь, м-мода на дачи рано или поздно совершенно развратитподмосковные власти. Слишком уж велик соблазн лёгкого обогащения.

Фандорин вынул платок и принялся тщательно протирать лицо, скоторого постепенно исчезали морщины, а кожа из землистой становилась все белееи белее.

– Три убийства, Блинов. Вот итог вашей мистификации.Чтобы свести в могилу бедную Баскакову, достаточно было показать ей дальневосточногозмея. Но с Варварой Ильиничной вам пришлось уже самому руки марать. Именноскрученное в жгут полотенце, Тюльпанов. Полагаю, что в этом случае вывосстановили картину преступления верно. Смелая была затея – сделать свидетелеммосковского расследователя. Вы, Блинов, выпустили «Скарпею» немножко поползатьпод окном, и «волшебная» версия получила ещё одно подтверждение… Кстати, какзовут вашу приятельницу? – кивнул коллежский советник на шевелящийсямешок.

Антон Максимилианович, кажется, понял, что запиратьсябессмысленно, и криво усмехнулся.

– Виктория… Я что, должен считать себя арестованным?

Шеф отвернулся и негромко сказал:

– А это как вам будет угодно.

Не того ждал Тюльпанов – подумал, что ослышался.Председатель же сглотнул, поморгал глазами. После недолгой паузы короткопоклонился:

– Благодарю…

Взял берданку за ремень и неторопливо пошёл прочь. На ходусорвал чахлый болотный цветок, понюхал. Ещё несколько шагов, и за спинойБлинова сомкнулась высокая, в полтора человеческих роста трава.

– Не сбежит? – усомнился Анисий.

– Куда? Пойдёт по Руси-матушке с сумой, подаянияпросить? Не тех п-привычек господин. А поймают – бессрочная каторга. ДадимАнтону Максимилиановичу пять минут, избавим земскую идею от лишнейкомпрометации. Несчастные случаи на охоте, увы, не редкость. – Фандоринбрезгливо потёр щеку, всю в россыпи розовых укусов. – Поскорей бы назад вМоскву. Не нравится мне этот пленэр. Здесь не комары, а какие-то пираньи.

– Шеф… – Анисий замялся.

– Ну что ещё?

– Я про Гелю, дочку Крашенинникова… Достойнейшаядевица. Ведь какой ужас пережила, одна-одинёшенька осталась. Пропадёт оназдесь. Жалко. Нельзя для неё что-нибудь сделать?

– Хорошо. Заберём «достойнейшую девицу» с собой.

В зарослях грохнул выстрел, по болоту метнулось короткое,суетливое эхо.

Анисий вздрогнул плечами и троекратно перекрестился. Затодурачка трескучий, перекатистый звук развеселил. Не переставая поглаживать свойненаглядный мешок, он крикнул:

– У-бу-бух!

И радостно засмеялся.