Джейн Остен и ее современницы - Елена Прокофьева

По возвращении в Лондон, где мистер Уолстонкрафт затеял новую спекуляцию, Мэри познакомилась с Фанни Блад и буквально влюбилась в эту добрую и скромную девушку. Как и Уолстонкрафты, родители Фанни переживали не лучшие времена: ее отец никак не мог найти работу, так что Фанни вместе с матерью приходилось обеспечивать семью. Почти весь день они шили, и лишь изредка Фанни удавалось вырваться из дома. Эта несправедливость злила мисс Уолтонкрафт. Ведь Фанни была такой талантливой – она музицировала, отлично рисовала и даже продавала картины, и писала не в пример лучше Мэри, которая тонула в грамматике. Характеры девушек были несхожи: тихая Фанни покорно сносила невзгоды и мечтала лишь о браке, зато бунтарка Мэри клялась, что вообще не выйдет замуж. Гораздо больше ее увлекала идея «романтической дружбы» с Фанни.

Мэри хотела, чтобы они с Фанни сняли вместе квартиру и жили отдельно от родителей. Для такой независимости требовались деньги, и Мэри, перебрав в уме все варианты, подалась в компаньонки. Скрашивать досуг богатой старушки наверняка не так тяжко, как шить платья или учить орду детей какого-нибудь мужиковатого сквайра из глуши. Однако служба в доме вдовы Доусон из Бата стала испытанием для гордой девушки. «Мое здоровье пошатнулось, дух сломлен, и я страдаю от боли в боку, которая усиливается день ото дня», – жаловалась, но терпела Мэри.

Так продолжалось почти два года, пока в 1780 году Элиза не попросила ее вернуться домой. Миссис Уолстонкрафт умирала от водянки. Элиза с Эвериной не справлялись с уходом за больной, поэтому и вызвали старшую сестру, на которую привыкли полагаться во всем. Забота Мэри не вернула матери здоровье. Два года спустя миссис Уолстонкрафт скончалась, напоследок завещая дочерям «совсем немного потерпеть, и все закончится». Ее покорность претила Мэри. Девушка решила, что свою жизнь построит иначе и не будет ничего терпеть.

После кончины матери Мэри осуществила свою мечту и почти на два года поселилась у Фанни. За это время в семье Уолстонкрафт произошла еще одна перемена, казалось бы, к лучшему: вышла замуж Элиза. Ее супруг Мередит Бишоп произвел на Мэри благоприятное впечатление, и ее очень обрадовало рождение племянницы, хорошенькой и здоровой девочки. Но вскоре после рождения малютки мистер Бишоп позвал свояченицу в гости: он опасался за здоровье Элизы. По его словам, она сошла с ума.

Прибыв к Бишопам в Бермондси, Мэри услышала от Элизы другую версию происходящего. Элиза настаивала, что муж всячески издевался над ней и практически насиловал. Теперь Мэри разрывалась между уважением к мистеру Бишопу и сочувствием к сестре. Мистер Бишоп не выглядел злодеем: он взял Элизу без приданого, вроде бы нежно заботился о ней и вместо того, чтобы сдать ее в лечебницу для душевнобольных, оплачивал ей сиделку. Казалось, он был готов на многое, только бы сохранить семью. Она же испытывала к мужу такое отвращение, что даже близко его к себе не подпускала.

«Не знаю, что и делать – ситуация несчастной Элизы сводит меня с ума – я не могу наблюдать за ее бесконечными мучениями – но оставить ее наедине с ними без малейшего утешения было бы еще хуже», – признавалась Мэри в письме к Эверине. Наконец, сестринские чувства одержали верх. Она решила, что поможет сестре бежать из ненавистного дома. Главная проблема заключалась в том, что по закону ребенок принадлежал отцу, так что Элиза не смогла бы забрать свою дочь. Но Элиза была готова бежать даже без дочери. Воспользовавшись отсутствием Бишопа, сестры на скорую руку собрали одежду и поймали карету, а затем переменили ее на середине дороги – героини готических романов поступают именно так! Как только дом остался позади, Элиза перекусила надвое свое обручальное кольцо.

Мистер Бишоп не устроил погоню за беглянкой и не потребовал ее возвращения в судебном порядке, хотя закон давал мужьям и такие полномочия. Он попытался мирно уговорить Элизу вернуться. Когда стало ясно, что это невозможно, мистер Бишоп разгневался и заявил, что не позволит ей видеться с дочерью. Через несколько месяцев девочка умерла – по-видимому, по недосмотру чем-то заболела. Элиза прожила остаток жизни отдельно от Бишопа, хотя официально числилась его женой до конца.

* * *

Воссоединившись, сестры решили открыть школу, и Фанни взялась помогать им в этом начинании. Место для школы нашлось в Ньюингтон-Грин, большой диссентерской общине на севере Лондона. Диссентерами называли членов протестантских сект, в свое время отколовшихся от англиканской церкви. Многие диссентеры придерживались радикальных взглядов на политическое устройство, что импонировало Мэри. Вскоре она завела знакомства в этих кругах. Одним из ее друзей стал философ и проповедник Ричард Прайс, известный радикал, поддержавший сначала революцию в североамериканских колониях, а затем и революцию во Франции. Общаться с новыми знакомыми ей нравилось больше, чем заведовать делами школы. Не так-то просто было собрать достаточно учеников, чтобы свести концы с концами, и, вдобавок, Элиза постоянно ссорилась с их родителями.

В феврале 1785 года маленькое предприятие пошатнулось. Сбылась давняя мечта Фанни – она вышла замуж, и супруг тут же умчал ее в Лиссабон для поправки здоровья. Хотя в последние годы Мэри охладела к своей кроткой и приземленной подруге, теперь страсть к Фанни вспыхнула в ней с новой силой. Отъезд подруги вызвал у Мэри приступ депрессии, что, впрочем, случалось с ней довольно часто. Мэри писала Фанни: «Без тебя мне не с кем быть откровенной, ведь Элиза и Эверина настолько другие, что я скорее научусь летать, чем открою им свое сердце».

Поначалу Фанни была довольна новой жизнью, и ее здоровье, подорванное туберкулезом, начало улучшаться. Но на последних сроках беременности ей внезапно стало хуже. Мэри примчалась в Лиссабон в самый разгар родов и еще застала подругу в живых, но через неделю мать с младенцем скончались. Мэри была безутешна. Она в одиночестве бродила по городу, и руины, оставшиеся после землетрясения тридцатилетней давности, отражали ее настроение – она чувствовала ту же опустошенность.

По приезде в Англию ее ожидало новое потрясение. Сестры окончательно переругались с учениками, так что школу пришлось закрыть.

Однако педагогический опыт пошел Мэри на пользу. Один из друзей посоветовал ей написать трактат о женском образовании. Результат своих трудов Мэри Уолстонкрафт назвала «Мысли об образовании дочерей, с размышлениями о женском поведении и более важных обязанностях». В отличие от грядущей «Защиты прав женщин», «Мысли об образовании дочерей» содержали довольно умеренные советы. Во главу угла Уолстонкрафт ставила разум и настаивала на рациональном воспитании, благодаря которому у девочек развивались бы аналитические способности. Не меньший упор она делала на религиозном воспитании как залоге нравственности. Она выступала против слепого следования моде, азартных игр, непомерных трат на роскошь и всего того, что составляло жизнь аристократок вроде Джорджианы Кавендиш. Взгляды Уолстонкрафт были подвержены влиянию великих философов Локка и Руссо. Как Руссо, она требовала от матерей самостоятельно вскармливать детей грудью и, как Локк, настаивала на том, чтобы родители подавали детям пример своим поведением.

Простые женские радости. Гравюра XIX века