Защити свою любовь - Люси Скоур

– Не может быть, – сказала Мак, зная заранее, что услышит в ответ.

– Я точно тебе говорю. Итак, в новом школьном году нет никакой Линетты, и десятый класс вообще-то стал самым лучшим годом в моей жизни, – сказала Вайолет.

– Удивительно.

– Точно! Ой, повиси. Мне нужно позавтракать перед школой. Хочешь поговорить с мамой?

– Да, это было бы замечательно, – сказала Мак.

– Эй, приезжай домой хоть иногда, пока действительно не стала чужой, ладно? – сказала Вайолет. Ответа она не дождалась. – Ма-а-а-а-а-а-ам! Это Мак!

– Мак! – Радость и удивление в голосе Дотти Нгуен вызвали у Мак чувство вины и облегчение.

– Привет, Дотти!

– Я как раз думала о тебе. Как там Биневеленс? Как ты адаптируешься к медицинской практике в маленьком городке? Тебя называют «док»?

Разумеется, Дотти помнила название города, о котором мимоходом упоминала Мак, рассказывая семейству Нгуен о том, что она меняет место жительства. Забота и внимание Дотти к мелочам резко контрастировали с эгоцентричным миром ее матери.

– По правде говоря, они зовут меня «док», – засмеялась она.

– Когда мы можем навестить тебя? – спросила Дотти.

Она думала и об этом.

У Мак слегка сжалось сердце. Она всегда была благодарной – мучительно, трогательно благодарной – Дотти и Уинстону Нгуен (которого в шутку называли Вин-Вин[17]) за два с половиной месяца, которые она провела с ними, когда была еще ребенком. Посторонние люди, с которыми у Мак сразу же возникла значительно более прочная связь, чем с известными ей кровными родственниками. Когда она уезжала, все они плакали. Много лет она сожалела о том, что пребывание в их семье оказалось таким коротким. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, она нашла Дотти на Facebook и отправила ей сообщение: «Возможно, вы не помните меня, но…»

Дотти помнила. И она тоже была безумно рада. Она забросала ее вопросами о том, как она живет и что делает. А когда Мак призналась ей в своем желании заняться медициной, Уинстон, худой, энергичный врач-ортопед с огромным запасом шуток об изувеченных стопах, что было его специализацией, посоветовал ей программу подготовки к поступлению в медицинскую школу. Они предложили оплатить ее обучение в колледже. Мак не согласилась. То, что она собиралась всего добиться сама, давало ей повод для гордости. Но воспоминание об этом искреннем предложении до сих пор трогало храбрую Мак до слез.

– Ви только что спросила меня, когда я приеду к вам в гости. – Вайолет была приемным ребенком, которого Дотти и Уинстон смогли оставить у себя. Мак была безмерно рада за них и одновременно опечалена тем, что этим ребенком оказалась не она. Но решение зависело от супругов Нгуен не больше, чем от ее собственного желания.

– Почему бы и нет? – поддержала Дотти. – Что ты собираешься делать в День благодарения?

Мак засмеялась, чувствуя, как расслабляется ее грудь.

– Я даже еще не выбрала сладости для детей на Хэллоуин.

– Я тебя знаю, Маккензи. Если я не поймаю тебя на слове и не заставлю отметить дату в календаре, это никогда не случится. Мы приедем к тебе на День благодарения, – решила Дотти.

Мак охватила паника.

– Мое жилище размером с кукольный домик.

– Мы забронируем номер в отеле.

– Я не умею устраивать пир в честь Дня благодарения и могу оказаться на вызове.

– Вин-Вин возьмет на себя роль шеф-повара, а мы поможем ему. И мне, черт возьми, отлично известно, что в городках вроде вашего есть скорая помощь, которая будет работать в День благодарения. И, если тебя вызовут в клинику, мы оставим тебе ужин. Но в этот день тебе категорически запрещается дежурить в бригаде санитарной авиации. Понятно?

– Да, кстати, – сказал Мак, рассматривая отвратительный сапог на своей ноге. – Я не смогу дежурить в санитарной авиации до тех пор, пока не сниму ортопедический сапог.

На секунду повисла тишина, а потом:

– Почему ты носишь ортопедический сапог, Маккензи? – пронзительно закричала Дотти.

Стараясь говорить спокойно, Мак проинформировала ее.

– Что это за город? Там в ходу метамфетамин? Ты живешь в точке распространения метамфетамина? – спросила Дотти.

Мак засмеялась.

– Нет, уверяю тебя. На самом деле это очень милый городок. И отчасти поэтому я звоню тебе. Здесь есть один малый.

Снова тишина, во время которой ей было слышно, как Дотти открывает однопорционный пакетик с чипсами, что было ее одним-единственным пороком.

– Расскажи мне все. Но будь готова к тому, что мы еще вернемся к разговору о сломанной лодыжке, так что я смогу вызвать у тебя чувство раскаяния за то, что ты не сказала нам об этом тогда, когда это случилось. Мы беспокоимся о тебе, Маккензи О’Нил.

– Я знаю. И благодарна. И прости меня.

– Хорошо. Теперь выкладывай.

– Доброе утро, Маккензи! – Рассел с энтузиазмом сложил ладони вместе. – Догадываетесь, чем вы сегодня будете заниматься?

Она уже была обессилена, едва войдя в дверь своего кабинета. Ей было вообще не до энтузиазма.

В этот день сапог раздражал ее больше, чем обычно. Черт, ее все раздражало. Ничего не было решено и останется таковым до тех пор, пока она все не обсудит с Линком. Но ей нужно продумать, как извиниться. Аккуратно выстроить разговор. Дать ему пару дней, чтобы он остыл. Ей нужно, по крайней мере, два или три дня.

«Может быть, составить план, а потом потрудиться и нарисовать диаграмму Венна [18]?»

Она не была подхалимкой. Но она не была и кретинкой, и Линк заслуживал искренних извинений.

– Чем же я сегодня буду заниматься?

Она осторожно опустилась в кресло, которое так и не заменила. Теперь это было делом принципа. Она решила дождаться, когда кресло прикажет долго жить. Оно не могло долго продержаться. Оно издавало ужасающий лязгающий звук, внезапно опускаясь на три дюйма. Но кресло не разваливалось, и она оставалась в вертикальном положении.

Рассел с удивлением посмотрел на ее взлохмаченные волосы.

– Сегодня вы вместе с Фридой поедете в пожарную часть на медосмотр пожарных, – проговорил он, широко оскалившись.

«Дерьмо».