В никуда - Нельсон Демилль
Шрифт:
Интервал:
– Понятия не имею.
– Вьетнамцы, которые уехали из страны, а потом вернулись. Некоторые из них так соскучились по родине, что предпочли жить в бедной тоталитарной стране, а не там, где они спасались. Наши вьет-кьеу – мужчина и женщина – оба из Калифорнии, прекрасно говорят по-английски и по-вьетнамски. Они составляют важную часть здешней многонациональной деловой жизни – служат культурным мостиком между Востоком и Западом.
– А как здесь к ним относятся? – спросил я.
– Коммунисты преследуют, называют американскими прислужниками и все такое. Но в последние пять или шесть лет вьет-кьеу официально приглашали обратно.
– А как насчет следующего года?
– Кто знает? Каждый раз, когда заседает Политбюро или Национальное собрание, я жду затаив дыхание. Они абсолютно непредсказуемы. А бизнес не терпит непредсказуемости.
– Может быть, вам стоит обратиться в Политбюро и проинформировать, что бизнес во Вьетнаме – тоже бизнес. И пошла она подальше всякая марксистская чепуха.
– Чувствуется, что вы немного антикапиталист, мистер Бреннер.
– Я – нет. Но в мире есть более важные вещи, чем делать деньги.
– Я знаю, – ответила Сьюзан. – Не настолько тупа. И приехала сюда главным образом не из-за денег.
Я не спросил, из-за чего – сам уже кое-что знал. А в остальном вряд ли сама Сьюзан была уверена. Может быть, из-за парня. Того Гарри Красавчика на фотографии.
Госпожа Уэбер вернулась к теме работы:
– Еще у нас пятнадцать местных работников – в основном женщины, секретарский состав. Мы платим им вдвое больше средней во Вьетнаме зарплаты.
– И ни одной из них не верите.
Сьюзан затянулась и помолчала.
– На них давят – заставляют выносить из конторы бумаги, которые нельзя выносить. А мы помогаем им преодолевать соблазн.
– Ставите телефоны на прослушку, двери открывают только бледнолицые, уборка лишь в рабочие часы под наблюдением бледнолицых, и все записывают видеокамеры.
Сьюзан покосилась на меня:
– Все так. – И добавила: – Но в этом кабинете нет ни "жучков", ни камер. Я член Внутренней партии. Можете говорить свободно.
– Не компания, а форпост ЦРУ, – заметил я.
– А как же название?
– Название для конспирации.
– Идиотская мысль, – улыбнулась она и поболтала в стакане напиток. – Американцы, европейцы и азиаты занимаются здесь тем, что честно зарабатывают прибыль, а не развращают правительство и страну и не занимаются подрывной работой. Если это и происходит, то благодаря их, а не нашей алчности.
– Об этом сказано в справочнике вашей корпорации?
– Еще бы. Я сама туда записала.
Я посмотрел в окно: по всему Сайгону полыхали неоновые рекламы. Если бы тридцать лет назад мне сказали, что я буду сидеть вот так, в застеленном ковром кабинете с американкой – выпускницей Гарварда, я бы посоветовал своему собеседнику снять напряжение у психиатра.
Трудно было признаться, но в чем-то старый Сайгон мне нравился больше. И образ молодого Пола Бреннера, патрулировавшего в форме военного полицейского эти улицы, казался куда симпатичнее, чем старого Пола Бреннера, который то и дело оглядывается, боясь, что попал под колпак.
– Теперь вы понимаете, почему я здесь, – прервала мои мысли Сьюзан. – С точки зрения карьеры. Занимаюсь милейшими, деловыми, готовыми к сотрудничеству иностранными инвесторами. У вас есть деньги? Я могу их удвоить.
– Хоть утройте – все равно это не сумма, – рассмеялся я и спросил: – У вас есть отделение в Ханое?
– Небольшое. Необходимо присутствовать там, где находится власть. И еще в Дананге. Там американцы оставили много всякого оборудования. И летное поле.
– Я как раз оттуда улетал на родину в шестьдесят восьмом.
– Вот как? А в этот раз собираетесь съездить?
– Не исключено.
– На Китайском побережье были?
– Нет. Торопился в Бостон.
– Если попадете в Дананг, непременно побывайте.
– Обязательно. А кто таков ваш вьетнамский малый из другого углового кабинета?
– Попробуйте догадаться.
– Сын важного правительственного чиновника и появляется в офисе только по средам в обеденное время.
– Близко. Но у него есть связи. В этой стране все должно быть совместным предприятием – это означает покупку части компании, которую правительство конфисковало в семьдесят пятом у законных владельцев, или организацию новой компании и передачу части акций продажным политиканам. Конечно, все намного сложнее, но без привлечения правительства здесь ничего не решить.
– А стоит того?
– Возможно. Здесь много природных ресурсов, трудолюбивая, низкооплачиваемая и благодаря красным почти поголовно грамотная рабочая сила. Потрясающие бухты – Хайфон, Дананг, Камрань – и Сайгон. А все остальное в полном беспорядке. Американцы во время войны создали определенную инфраструктуру, но, когда шли бои, все подряд взрывалось – мосты, железные дороги – все.
– Это вроде как играть в "Монополию", но каждый получает свой куш.
Сьюзан не ответила на мой сарказм – даже выглядела немного раздраженной. А я стал думать о Вьетнам инкорпорейтед – единственной стране в Азии, где американцы обошли в бизнесе всех остальных, даже японцев, которых вьетнамцы не очень жалуют. Советы после 75-го года в большинстве убрались восвояси, красных китайцев не приглашали, европейцы, кроме французов, проявляли равнодушие, а остальным азиатам вьетнамцы либо не доверяли, либо недолюбливали их.
И вот по иронии судьбы и по причинам историческим, ностальгическим, но главным образом финансовым и техническим американцы вернулись обратно. И госпожа Уэбер вместе со своими вооруженными университетскими дипломами, рекомендательными письмами и всякими подпорками из соотечественников бороздила на мотоциклах Сайгон с пачками денег вместо взрывпакетов. В роли мечей – рыночные акции. Но какое это имеет отношение ко мне? Может быть, никакого. А может быть, самое непосредственное.
– На что-нибудь надулись? – спросила Сьюзан.
– Нет. Размышляю. Надо столько всего впитать.
– Если бы вы не бывали здесь раньше, вам бы не казалось все таким странным, – заметила она.
– Интересная мысль.
Она посмотрела на меня.
– Мы выиграли войну.
– Пятьдесят восемь тысяч погибших были бы счастливы об этом узнать, – ответил я.
Мы замолчали. А я думал об ААИК. Все казалось законным, в том числе Сьюзан. И тем не менее... Будь настороже, Бреннер. Бамбуковые палки вновь зазвучали у меня в мозгу, и зашуршала листва в безветренную ночь. Я взглянул на часы. Было десять минут девятого.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!