Корсары. Легенда о Черном Капитане - Владимир Лещенко

Бухту окаймляла довольно широкая полоса песчаного пляжа, сразу за ней протянулась цепочка невысоких холмов, густо поросших яркой зеленью. Он обернулся, закинул голову и навел трубу на вершину утеса у входа в горловину.

– Установить там еще по паре орудий, – заметил еще на второй день Джон, – и пробиться сюда неприятелю будет не легче, чем в любую гавань Старого Света! Место что надо! И даже еще лучше, хотя лучше, наверное, не бывает.

Там и в самом деле вчера Питер наткнулся на орудийную платформу, на которой стояли две старинные чугунные пушки. Их изъеденные ржавчиной стволы, наведенные когда-то на подходы к убежищу, давно сползли с трухлявых бревен бруствера, слепо уставившись в небо. Видимо поселенцам казалось что в них нет нужды…

Питер обернулся, изучая поселение. Деревянный частокол. Пять-шесть разнокалиберных суденышек на якоре. Все как положено в Городе Потерянных Кораблей – городе призраке.

На берегу валялось штук семь полуразвалившихся остовов шлюпов, йолов, бригов… Когда-то наверное их имена и имена их капитанов наводили ужас на купцов Карибского – Флибустьерского моря. А теперь… Их уже никто и не помнил кроме старых завсегдатаев кабаков да мышей, в темноте архивов грызущих старые бумаги.

На берегу Питер был в одиночестве.

Прочие пираты сейчас разбрелись по поселку – видать мечтая с кем то познакомится.

Сам Питер тоже поневоле обращал внимание на здешних девушек. Вот например по дороге суда он встретил собиравшую кокосы молодую женщину, – высокую, сильную и статную, одним своим видом будоражившую кровь. Густые черные брови сходились над орлиным носом; горящие пламенем глаза были как раскаленные угли; на ее, словно из красного дерева, лице выделялись губы цвета темного вина, полные, влажные и зовущие. Она была почти обнажена до пояса, ее великолепные груди, высокие и торчащие, были чуть прикрыты обернутой вокруг тела тканью.

Стройные лодыжки охватывали браслеты чеканного золота, в уши были вдеты золотые кольца.

Впрочем не все было так уж благостно здесь – как и везде в мире.

От приятных воспоминаний Питер вернулся к реальности – он неожиданно вышел на небольшую поляну в лесу и остановился. Четверо находившихся здесь обитателей Города не обратили пока на него внимания. Двое лежали как трупы: один еще сжимал в онемевших пальцах прямоугольную коричневую бутылку старинного образца, второй храпел, пуская слюну из угла рта. Тут же горел костерчик – а над ним было приделано на треноге какое-то непонятое сооружение, в котором Питер не сразу узнал самогонный аппарат.

Вторая пара была целиком поглощена затертыми донельзя картами, коими азартно шлепали по земле. Рядом валялась груда барахла, на которую они играли. Поверх ее лежал кортик уже чуть заржавевший. М-да… В этом климате следить за оружием – первое дело: чуть запустишь дело, и ржавчина сожрет даже лучшую сталь.

– Мать мою в … … ! – проворчал пират, проиграв очередную партию. – Как же мне не везет!

– Не следует так говорить о той, что дала тебе жизнь, – негромко сказал Питер.

– Но мне и вправду не везет, – с искренним недоумением пробурчал игрок, потирая опухший от пьянства нос. Хлебнуть бы для веселья!

Пират вожделенно уставился на перегонный куб. В черном железном котле варилась мешанина из перебродивших фруктов, самогон тек по изогнутой медной трубке.

А Питер заметил что трое из четырех игравших – калеки. У одного из пьяниц валявшихся на земле не было ноги выше колена, у другого – вместо кисти правой руки была синюшная культя.

Один из игроков – тот самый что ругал столь неподобающе свою матушку – мало того что не имел левого глаза, так еще судя по неловко подвернутой ноге и суковатой трости рядом – был хромым.

Парню и в самом деле не везло в жизни – как и его друзьям…

Только теперь и остается, что глушить пойло из подгнивших бананов и ананасов, да играть на тряпье, вспоминая как ставил на кон десятками и сотнями дублоны и ливры…

Вот судьба! Хотя это само собой лучше чем выпрашивать милостыню по кабакам в гнилых уголках портов, получая пинки от стражи и ночуя в канавах – после того как пропил и прожил деньги полученные за оторванные части тела?

Но по крайней мере здесь был если не рай земной, то вполне пригодное для жизни местечко, – размышлял Блейк по пути в поселок. Джунгли изобиловали дичью и плодами, напоенный ароматами цветов и пряностей воздух кружил голову, и поселившиеся тут ни в чем не ведали недостатка в этом благодатном климате. Индейцы и мароны относились к ним дружественно, ибо корсары могли помочь и в случае налета испанцев, и набегов воинственных соседей – майя – которые как с удивлением узнал Питер, все еще до конца не покорились – и творят в своих городах в глубине джунглей таинственные обряды в честь языческих богов.

Живущий по соседству с лагерем пиратов пожилой корсар-отставник Эдвин Файр, женатый на молоденькой индианке, рассказал Питеру за бутылочкой вина, что по ее словам, у тех есть немало довольно больших городов – не хуже чем построили христиане в Новом Свете. И самые большие из них – Тикаль и Тайасаль В Тайясале стояли великолепные дворцы, кварталы ремесленников и простолюдинов и почти два десятка храмов – Дворец Великого Ягуара, Дворец Двуглавого Змея, Дворец Великого Жреца, из которых самый величественный – храм Цимин Чаку – Громового Тапира.[24]

Место было почти безопасным. C моря городок был почти неприступен, с суши пришлось бы предпринимать большую военную экспедицию – а у испанцев солдат не хватало даже чтобы отражать нашествия на севере мексиканских земель диких апачей и пуэбло… Да и ломится сюда через сельву – мрачные удушливые джунгли где деревья-великаны смыкали свои гигантские ветви высоко над их головами, почти не пропуская солнечных лучей а под ногами чавкала зловонная болотная жижа…

Нет – на такие подвиги мало кто был готов!

Может, – промелькнула у Питер мысль, – сойти на берег, и поселиться тут, в этом забытом всеми поселении – и не знать ни крови и ярости абордажей, ни жути пронзающей сердце когда мимо пролетает ядро, ни мыслей о петле – какая ждет почти всякого пирата…

Он свернул в переулок и глазам его предстала занятная картинка – два старика в обтрепанных лохмотьях – но впрочем при саблях, сидели на крылечке хижины и что-то вспоминали – видать прошлые пиратские подвиги. Питер прислушался.