Никто не уйдет живым - Адам Нэвилл

– Заткнись. Прекрати. Прекрати. Ты этого не делал. Ты мне не помогал и не пытался. Хватит врать. Ты хотел, чтобы я трахалась за деньги с этими уродами, грязный ты маленький хрен. Вот и все, что было тебе нужно, и ты это знаешь.

Стефани ткнула рукой в потолок.

– Он избил Светлану, и теперь ее насилуют. Насилуют. Ты преступник. Ты в этом виноват. И ты за это заплатишь. Ничего уже не исправить. Это не косячок и не маленькая проблемка, ты, тупой ушлепок! – Ее голос упал до отчаянного шепота. – Но, может быть, для тебя все будет не настолько плохо, если ты меня выпустишь. Если ты мне сейчас поможешь. Это будет принято в расчет, правда же? Ты можешь себя спасти, Драч. Ты это знаешь. Зачем идти на дно вместе с этим чокнутым?

Драч сжал кулаки.

– Все зашло слишком далеко, да? Ты этого не хотел. Но он все разрушил. И теперь всему конец. Убийство. Похищение. Кислота… – Гнев и страх объединились, чтобы помочь этой речи извергнуться, но теперь она потеряла голос. Потребовалось всего одно слово, чтобы выжечь все остальные: кислота. Это была самая отчаянная и важная речь, которую Стефани произносила в своей жизни, которую должна была произнести, но она слишком переволновалась, чтобы продолжать.

Хотя, может быть, ее удар и достиг цели, потому что лицо Драча лишилось цвета, но не от злости. Он отступил в коридор и возвратил себе присутствие духа, достаточное, чтобы заглянуть через плечо в ожидающую тьму, в ужасе перед тем, кто мог там находиться.

Когда он повернулся и заговорил с ней, в его голосе не было привычного самодовольства и спесивого нахальства.

– Вот услышит тебя Фергал, и я не отвечаю за то, што будет. Ты сама себе яму вырыла, типа. Глаза протри, ага? Хорошенько подумай про завтра. Што тебе нужно сделать, штобы выправить ситуацию. Штобы тебе же было лучше, да? Потому што иначе ты ему не нужна. Можешь сколько угодно меня оскорблять, типа. Но твоя проблема – не я. Сама понимаешь, што я в виду имею.

Дверь, щелкнув, закрылась за его спиной. Прежде, чем Стефани смогла пробежать через комнату, Драч повернул ключ в замке.

Стефани проснулась на жестком ковре, дрожа от холода. Неудобство моментально затмил раздавшийся над ней голос.

Она вырвалась из очередного кошмара, оставившего ей смутные воспоминания о бесцветном лице, шепчущем из-под полиэтиленового савана, только чтобы очутиться в месте, где слышался другой голос. И второй говорящий был либо внутри комнаты, либо под потолком.

Стефани не села, потому что это значило, что ее голова окажется выше, ближе к тому месту, откуда доносился голос.

Все еще укутанная в ветхое махровое покрывало, которое она яростно вытрясла, а потом обернула вокруг себя, чтобы лежать на полу было хоть немного теплее, Стефани попыталась сориентироваться в комнате, черной, как деготь.

Она силилась понять, где была дверь относительно ее положения на полу, а также где были окно, кровать, прикроватная тумбочка.

Стефани продолжала бояться, хотя чувствовала в себе большую уверенность, чем в прежние ночи в этом доме. Она начинала привыкать к этим посещениям, или явлениям, или чем они там были, хотя привыкание не дарило подлинного спокойствия.

Те, кто действительно жил в доме № 82, напомнила она себе с жестокой иронией, были теперь куда хуже, чем бормочущие, но невидимые рты пыльных полостей здания. Она все равно предпочла бы эту ситуацию пребыванию в одной комнате с Макгвайрами. Но, вглядываясь в ледяную тьму, пытаясь выявить источник звука, Стефани, тем не менее, вцепилась зубами в ладонь, чтобы остановить поскуливание, стремившееся вырваться у нее изо рта.

Голос был надтреснутым от старости. И говорил по-английски. Это была женщина, пожилая женщина, и разгневанная женщина. Для Стефани это было очевидно, как и то, что этот голос был хуже прочих, которые она слышала в доме по ночам.

Говорившая как будто резко отдалилась, голос сделался слабым в абсолютной тишине, позволявшей словам быть слышными, но не настолько, чтобы Стефани могла полностью понять сказанное. Она улавливала всплески отчаянно обращенной к ней речи, фрагменты, словно бы постоянно отсекаемые порывами ветра, и все это время комната оставалась неестественно мертвой и холодной.

– Глупых же состязаний и… распрей о законе удаляйся… они бесполезны… суетны…

Голос затем сделался неразборчив, словно говорил в землю или в ладонь, зажавшую рот, или словно радиосигнал на мгновение сделался слабым.

Когда же голос ворвался обратно в комнату, он двигался там, где должен был быть потолок, и двигался так, что Стефани съежилась и почти что впала в паралич.

– Еретика… первого и… вразумления… отвращайся…

Охваченная чувством, что говорящая крадется по потолку, сквозь тьму над ее головой, Стефани скинула пыльное покрывало и встала на четвереньки. Поползла туда, где надеялась найти дверь.

Голос затем начал кружить или, может быть, огибать углы потолка, двигаясь над Стефани против часовой стрелки и постепенно ускоряясь.

– Зная, что таковой… развратился… грешит… будучи самоосужден…

Стефани продвигалась вдоль кровати по ковру, настолько высохшему и жесткому, что ткань с тем же успехом могла бы быть снегом, хрустевшим под ее мягкими пальцами и ладонями.

Она перевернулась, села и поползла к стене задом. Уткнувшись в дверь лопатками и затылком, попыталась встать и нащупать выключатель. Но в этот момент голос заговорил снова. И не более чем в дюйме от ее лица.

– Поспеши прийти ко мне!

Стефани кричала до тех пор, пока в ее легких не осталось ни единой молекулы воздуха. Она кричала, чтобы изгнать мысль о том, что невидимое существо свисало теперь с потолка так, что рот его был на уровне ее глаз.

Когда ее крик оборвался вздохом, комната выстыла настолько, что кожа на лице Стефани пылала от холода. То, что окружало ее, еще с ней не закончило.

Тишина разливалась вокруг нее, как холодное море, черненное ночью.

Тихий голос, полный слез, оборвал молчание, прошептав в оба ее уха сразу:

– Ибо я положила там провести зиму.

Она не могла понять, почему ее сердце не остановилось в тот же миг. Остановись оно, Стефани посчитала бы это единственной милостью, оказанной ей домом за недолгое время под его крышей. Но ей удалось подняться на ноги, которых она не чувствовала, и найти выключатель, и вернуть свет в ужасную комнату.

Потолок был пуст, Стефани была одна. Но комната казалась ей теперь еще более грязной и заброшенной, чем прежде, до того, как она уснула.

Когда Стефани проснулась, над ней кто-то стоял.

Грязный свет из окна резал ей глаза. Она прикрыла лицо ладонью и стала ждать удара.