Танцующая в Аушвице - Паул Гласер

Поскольку я хорошо говорю по-немецки, а также рассказываю, что родилась в городке Клеве Рурской области, немцы реагируют на меня нормально. Охранники знают, что по заводским делам я имею право ходить по лагерю без сопровождения. Если я что-нибудь у них спрашиваю, они спокойно и по-деловому отвечают мне. Тем не менее я не забываюсь и всегда помню, где нахожусь.

На новой работе меня никто не контролирует. Мне лишь надо ежедневно согласовывать планы и отчеты. Теперь у меня больше свободного времени, а под рукою — пишущая машинка, поэтому я снова начинаю писать стихи и песенки. Так, с помощью творчества у меня получается ускользать из лагеря на свободу.

Биркенау, 1944

Мне папа в детстве говорил:

«Коль хочешь мир понять,

Ты спрашивай, ты спрашивай,

Я буду отвечать».

Скажи мне, отчего горят

Все звезды лишь в ночи?

Зачем так рано я ложусь?

Скажи мне, не молчи!

Частица детства в нас живет

До гробовой черты.

Когда к тебе любовь придет,

Спросить не бойся ты.

Ах почему тебя из всех

Послал ко мне Господь?

Как мне понять, где свет, где грех,

Сомненья побороть?

В твоих объятьях я найду

Тот незабвенный свет

И с поцелуем губ твоих

Я получу ответ.

Настала тяжкая пора,

Беда в моем дому.

За что на нас спустилась мгла?

За что и почему?

Как сбросить эту пелену,

Как тьму преодолеть?

Неужто я умру в плену?

Ответь, Господь, ответь.

Ты разобьешь оковы зла

И сможешь дать ответ —

Ах почему же я была

Наивной столько лет?

Каждый день мой новый начальник обсуждает со мной производственные вопросы. Со временем круг обсуждаемых нами тем расширяется. Его зовут Фишер, Курт Фишер, он родом из Магдебурга. Он беспокоится о своей семье, поскольку бомбардировщики союзников все чаще залетают вглубь Германии. И бомбы уже падают на Магдебург. Он уже не столь молчалив со мной, больше рассказывает о себе, а иногда даже интересуется моим прошлым. Я делюсь с ним воспоминаниями о своем детстве в Клеве.

Контора, в которой я сижу в течение дня, — спокойное уединенное местечко, вдали от заводских шумов и криков. Тихий островок в бушующем океане. Мы все дольше обсуждаем с Куртом административные вопросы и производственные планы. В этом нет особой необходимости, но здесь так уютно, и нам обоим хочется отвлечься от того, что происходит за стенами конторы.

Курт рассказывает о сестре, которая родила тройню, о собаке, которую он получил в подарок от родителей, о своих приключениях в “Гитлерюгенд” и о брате, воевавшем под Сталинградом. Он производит впечатление чувствительного человека и куда более застенчивого, чем предполагает его эсэсовская униформа. Он не такой, как Йорг, он не приукрашивает действительность и ничего не обещает. Но со мной он очень даже мил. У меня есть шанс склонить Курта на свою сторону, и я решаю не упустить его. Между делом я рассказываю ему о своей страсти к танцам, успехах в киноновостях, а также о неудачном браке с Лео… В ответ Курт рассказывает, что был помолвлен, но по какой-то причине (ее он не называет) помолвка была расторгнута. Это произошло почти два года назад.

Я нахожу его почти болезненно стеснительным, но его стеснительность мне симпатична. Он еще ни разу до меня не дотронулся. Спустя некоторое время Курт доверчиво сообщает мне, что пребывание в Аушвице его угнетает. Год назад он служил во Франции. Красивая страна, приятные люди, хорошее вино. Но когда коллега переложил на него вину за один неприятный инцидент, Курта перевели в Аушвиц. И вот он торчит здесь уже почти целый год. Он не принадлежит к числу фанатичных нацистов, однако считает, что Гитлер много сделал для немецкого народа после позорного мирного договора в Первой мировой[83]. Этот договор стал причиной многих бед. Безработица, гиперинфляция, раздирающие страну противоречия, бедность народа. С приходом к власти Гитлера отец Курта после долгих лет безработицы получил работу, из дома ушла нищета. Не то чтобы они разбогатели, но с тех пор снова стали жить жизнью обычных бюргеров. Но вот с Россией и Англией нацисты в этой войне зашли слишком далеко. Нужно было остановиться, когда они завоевали уже достаточно стран. Нужно было вовремя включить самоконтроль, тогда бы теперь у них был Великий немецкий рейх в безопасных границах. С бывшим союзником Сталиным на востоке, Северным Ледовитым океаном, дружественными финнами и нейтральными шведами — на севере, океаном и Северным морем — на западе и союзниками вроде франкистской Испании и Италии Муссолини — на юге. Но все пошло не так, и вот уже их атакуют со всех сторон. И все это, по мнению Курта, стало результатом глупой безграничной алчности нацистов…

Я слушаю его рассуждения о геополитических перспективах, о Великом немецком рейхе, но ничего ему не отвечаю. Для меня существуют только “здесь” и “сейчас”. И атмосферу этой маленькой конторки я хочу удержать как можно дольше.

На одной из наших “планерок” я случайно узнаю от Курта, что по вечерам эсэсовцы чаще всего коротают время вместе. Ведь в конце концов они тоже сидят в концлагере вдали от дома. Собираясь, они шутят, выпивают, поют, но и это все быстро приедается. И вот однажды, собравшись с духом, я беру быка за рога и предлагаю во время этих вечеринок устраивать танцы, а я буду аккомпанировать на пианино. Я знаю множество немецких песенок. Курт отвечает уклончиво, однако через пару дней мне велено идти с ним на вечеринку. Судя по всему, он обсудил с сослуживцами мою идею. Я должна перед ними танцевать. Поскольку мое тюремное одеяние, понятное дело, не порадует их взоров, Курт заботится о том, чтобы снабдить меня приличным нарядом и элегантными туфельками.

Под охраной солдата я отправляюсь на один из складов. Там высятся горы одежды, снятой с отравленных газом людей. Пальто к пальто, обувь к обуви, платья к платьям. Всем этим заполнен огромный ангар. Я примериваю разные наряды и беру одежды больше, чем мне требуется на эсэсовскую вечеринку. Укладываю в мешок два платья, нижнее белье, носки, три блузы и два свитера. Еще беру пару мальчуковых ботинок, они мне как раз впору, и три пары дамских туфелек для танцев. Мальчуковыми ботинками я тут же заменяю свои вконец разбитые туфли со стертыми подошвами. И тут же натягиваю “новые” носки, а под свою лагерную робу поддеваю свитер. Он оказывается очень кстати, сейчас как раз середина зимы. Еще я прихватываю парочку расчесок и заколок для волос, все это лежит в боковой комнате. Платья и прочую одежду я отношу в контору и прячу в глубоком ящике под своим столом. Марте и Рашели я отношу в барак неброское нижнее белье и несколько пар носков.