Любовная соната - Мэри Бэлоу

Присцилла посмотрела ему в глаза.

– Мне нужны были деньги на еду, сэр, – сказала она. – Но я искренне сожалею, что вовлекла невинное дитя в уродство своего положения. Однако, поскольку я уже не могу этого изменить, я намерена постараться, чтобы остаток моей жизни прошел в заботе о том, чтобы его жизнь была такой счастливой и достойной, какой я только смогу ее сделать. Я уже люблю мое дитя. И я люблю его отца, хоть он и был всего лишь моим нанимателем.

– Честный и продуманный ответ, дорогая моя, – заявил викарий, направляясь к ней с протянутой для рукопожатия рукой. – И если вы будете так же решительно настроены на то, чтобы исправить свой характер и жизнь, как это обстоит сегодня, то с нашей стороны вы увидите только поддержку. У нас маленький приход, но мы помогаем нашим близким в трудные минуты. Еще раз добро пожаловать в Фэрлант, мэм.

– Благодарю, – сказала Присцилла, улыбнувшись по очереди обоим гостям. – Да, кстати, меня зовут Присцилла Уэнтуорт.

– Мисс Уэнтуорт! – Жена викария уже наливала воду из большого чайника в заварочный. – Я заварю чай и выпью с вами чашечку, милая. Викарий должен навестить мисс Слоун, которая стала очень непростой прихожанкой с тех пор, как потеряла прошлой осенью сестру, бедняжка. Некоторые назвали бы ее брюзгливой, если бы не знали, каково ей живется. Она полностью лишилась слуха, так уж ей не посчастливилось. Но просто удивительно, чего можно добиться с помощью улыбок и кивков. Вам приятно будет ее навещать, пока выбудете ждать появления на свет вашего малыша. В последние годы мы очень остро ощущали отсутствие детей.

Викарий распрощался. Присцилла откинулась на спинку кресла, взяла из рук миссис Уайтинг чашку и с благодарностью стала слушать бесконечные подробности о жизни своих новых соседей, которыми начала делиться с ней ее новая подруга.

Присцилла снова чувствовала себя человеком. Каким-то чудом она снова стала человеком. И она была безмерно рада тому, что рискнула отбросить маскарад, рискнула быть собой.

Ей показалось, что долгий, медленный процесс выздоровления определенно начался. Она ощутила это еще накануне вечером, когда сошла с почтовой кареты в живописной деревне у моря, в графстве Суссекс, а потом нашла свой крытый соломой коттедж с изгородью. Он оказался на дальнем конце деревенской улицы, у самого моря. И она ощутила это еще сильнее утром, когда вышла из дома и прошла к краю обрыва, который был совсем близко, и увидела дорожку, змеившуюся между скал и песчаных дюн.

Она почувствовала, что, несмотря на все, выздоровление возможно. Что, наверное, она все-таки выживет, выдюжит и начнет новый этап своей жизни.

Слова мисс Блайд уничтожили ее полностью, безоговорочно. Какое-то время – в течение нескольких часов – она была ничем, существом, лишенным каких бы то ни было личных качеств. Ей напомнили, что она по собственному выбору стала для мира мужчин всего лишь вещью, которой можно было пользоваться, любоваться – и которую можно было презирать и выбросить. А для мира женщин она была тварью, которую следовало отвергать, избегать, ненавидеть и бояться.

Ей было сказано, что всю свою оставшуюся жизнь она не может рассчитывать на то, чтобы внушить любовь мужчине или женщине. Только, может быть, женщинам такого же толка, что и она сама.

Она понимала, почему мисс Блайд проявила такую невероятную жестокость. Содрогаясь, рыдая и мечтая о смерти, она сознавала, что мисс Блайд делает только то, что должна делать. Потому что только та женщина, которая знает себя и реальную жизнь, может рассчитывать на то, чтобы выжить и не потерять себя окончательно. А женщина, ожидающая ребенка, особенно склонна предаваться мечтам и грезам. Ей следовало знать, что для нее нет надежды и что ее мечты не имеют никакой реальной основы. Иначе она не сможет выжить в тех условиях, которые ее ожидают.

Она была уничтожена – чего и добивалась мисс Блайд. А потом она была воссоздана, глубоко потрясенная и ослабевшая от пережитого. Однако она восстала из праха – и могла рассчитывать на то, что со временем снова станет целостной. Ибо в самой глубине своего существа она по-прежнему оставалась При-сциллой Уэнтуорт. Просто ей пришлось привыкнуть к тому, что она знала давно: в ней присутствуют две совершенно разные персоны, которые живут в ней в непрерывном противоречии друг с другом.

В то время она была полностью уверена, что примирить эти две персоны ей никогда не удастся. То, что было между ней и Джеральдом, не могло длиться долго – да она этого и не ожидала, – но тем не менее это было реальностью. Между ними были мягкость, нежность и даже дружба. У них были отношения. Она была в этом совершенно уверена. Она не была для него просто телом, которым можно было воспользоваться, получить удовольствие – и бездумно отбросить.

Она его любила. И ей казалось, что она будет любить его всегда. Наверное, разумно учить девушек в публичном доме так, чтобы они не видели в своих клиентах личности, не допускали, чтобы в их деловые отношения с клиентами вкралась даже малейшая капля чувства. Но нельзя было, просто невозможно было – оставаться любовницей мужчины почти год и не научиться понимать его и видеть его. А знание и понимание приносили следом за собой реакцию – чувство.

Разве она могла бы прожить с Джеральдом почти год и не узнать его как человека, который способен дать окружающим тепло и нежность, но боится это делать? Разве она могла не увидеть, что он почти все детство и отрочество был лишен любви – и теперь боялся полюбить? Как она могла не заметить, что он, человек со средними умственными способностями, считает себя ниже других мужчин и недостойным уважения?

Как она могла жить с ним и не полюбить его всем сердцем?

Мисс Блайд сказала, что ей необходимо выбросить его из своих мыслей, из своего сердца и из своей жизни. Ей нужно вспомнить, что для него она была всего лишь платной шлюхой.

Но даже если бы Присцилла могла выполнить ее указания, она не стала бы этого делать. Единственным объяснением, которое она сможет дать своему ребенку, почему привела его в мир, где ему придется жить с клеймом незаконнорожденного и с матерью, которая была шлюхой, было то, что она любила его отца. И что она по-прежнему его любит. Что он был достоин любви.

И потому, даже уезжая из Лондона в немой боли от расставания с Джеральдом, парализованная мыслью, что больше никогда его не увидит, она начинала снова восстанавливать себя, полная уверенности, что ее личность не сводится к тем качествам, о которых говорила ей мисс Блайд. Даже уезжая, она сознавала, что больше не хочет, чтобы в ней вечно порознь существовали эти две разные личности – Присси и Присцилла. Она намерена сплавить их в одну, превратить в единое целое, даже рискуя стать отверженной.

Но она хотя бы получит обратно самое себя.

В пакете, который Джеральд оставил на столике в гостиной, оказалась сумма, вдвое большая той, что была оговорена в качестве окончательного вознаграждения в том случае, если их отношения будут прерваны по его инициативе. Если она будет очень экономна, то ей этих денег хватит надолго. И еще были драгоценности, хоть ей и казалось, что она скорее предпочла бы умереть, чем продать их. Но они помогут ей с ребенком жить еще какое-то время.