Картель - Владимир Колычев

– Это ты о чем? – подозрительно покосился на нее Севастьян.

– Да ладно… Садись, чаевничать будем.

– Ну, ты говори, раз уж начала. Что для меня Василиса значит?

– Как дочь она для тебя…

– Да нет, ты не это хотела сказать, Елена Матвеевна.

– Ты не так понял… Для тебя она как дочь, но ты для нее… ну, не только как отец… Что-то не туда меня понесло, – досадливо нахмурилась Елена Матвеевна.

– Понесло.

– Мне кажется, что Василиса в тебя влюбилась.

– И дальше несет.

– Но ведь это так.

– То тебе кажется, то это действительно так, ты уж определись.

– А какая разница, кажется или нет? Главное – факты.

– Какие факты?

– Меня она уже терпеть не может…

– Давай не будем об этом, – поморщился Севастьян.

– Ну, может, и ты меня уже терпеть не можешь, – жалобно вздохнула она.

– Кто тебе такое сказал?

– Женщине не надо говорить, она без слов все понимает.

– Ты умная женщина, но ведешь себя как глупая баба.

– А я и есть баба… Ладно, не буду тебя утомлять.

Елена Матвеевна шагнула к двери, но усилием воли осадила себя, вернулась к столу, села, подрагивающей рукой взяла свою чашку. Севастьян подсел к ней.

– Ты меня не утомляешь. И я очень рад, что ты со мной…

– Не оправдывайся. Это я должна оправдываться. Сама не знаю, что на меня нашло…

– Знаешь. И я это знаю. Знаю, что Василиса смогла взять меня под свой контроль, – улыбнулся он. – Не делай то, не делай это…

– И тетя Лена пусть к нам не ходит?

– Было. И ты сама знаешь, что было. Но это она мне говорила, а не тебе. Не могла она тебя прогнать. Потому что уважает… и любит. Как мать любит. Она тобой очень дорожит…

– Но ревнует.

– Ты же врач… Да ты и сама была девчонкой, должна понимать, что девчонка в шестнадцать лет может влюбиться в настенный плакат, в гитару, которая на нем изображена.

– Не в парня с гитарой, а в саму гитару?

– Ну, для парня я уже немолод.

– А для гитары?

– Тебе виднее…

– Ты совсем не старый. Ты еще очень и очень…

Глядя на Севастьяна, Елена Матвеевна слегка повела головой в его сторону. Ресницы ее вздрогнули, взгляд затуманился. Тихо вокруг, никто не выбежит из соседней комнаты, не устроит им разгон. А губы у Елены Матвеевны трепетные, сочные, зовущие…

И, как оказалось, сладкие эти губы и мятно-свежие на вкус. А сарафан снимается легко, белье под ним кружевное… Тело уже немолодое, но упругое, гладкое и чертовски приятное на ощупь. А диван рядом, и пружины не хотят отталкивать Севастьяна. И Елену Матвеевну вместе с ним…

– Нехорошо вышло, – виновато проговорила она, когда все закончилось.

– Зато естественно. И неповторимо… А если Василиса против наших отношений, так пусть прямо об этом и скажет.

– Как она скажет?

– А так и скажет. Или ты сомневаешься в том, что я ее найду?

– Найдешь.

– Я обязательно ее найду.

– Зачем она нужна этому Егору Мелихову?

– Тут все очень сложно. Раньше бандиты вели себя нагло, никого не боялись, все у них на виду, во всем вызов обществу. Думали, общество будет долго их терпеть. Просчитались ребята. Выдавило их общество. В подполье выдавило. Но ведь они остались. Теперь в подполье свои дела делают, и очень крупные дела. Насколько крупные, сказать трудно, потому что напоказ они себя не выставляют. Такая вот мутная водица. В тихом омуте. В котором черти водятся. В одном таком омуте и водится Егор. Главных чертей он убил, и теперь сам этим омутом заправляет. И Василису в этот омут затащил. Мутная там водица. И мутно там, и глубоко… Но ничего, мы его из этого омута выкурим.

– С омутом понятно, но зачем ему Василиса?

– Завод у отца прибыльный. Легальный завод. Но в этом омуте он лишним не будет…

– Омут – это, я так понимаю, мафия?

– Жестокая и беспощадная.

– И людей там много?

– Ну, судя по всему, да.

– Судя по чему?

– Судя по тому, что Мелихов чувствует себя в Москве как рыба в воде. Он в розыске, но поймать его не могут. А почему? Потому что есть люди, которые обеспечивают его безопасность. И убежища есть…

– Есть люди… А почему он сам за Василисой пришел?

– Хороший вопрос. Хороший потому, что я не знаю на него ответ. Пытаюсь, но не получается… Вот почему он потерял часы?

– Застежка слабая.

– Кто же со слабой застежкой на дело ходит?

– Ну, и на старуху бывает проруха…

– А может, это не та старуха была?

– А какая?

– Может, это и не Мелихова часы. Гравировку набить нетрудно…

Часы были не новыми, да и гравировка не показалась Севастьяну свежей. Но ведь существуют технологии состаривания. Часы старить незачем, а гравировку подвести под один возраст с ними – смысл в этом есть. Но только эксперты могут определить, имело место состаривание или нет. Надо будет показать часы специалистам.

Но часы где-то далеко, и экспертов сейчас не найти, зато можно задаться вопросом – что, если Мелихова действительно подставили?

Следующий вопрос – кто это сделал?

Вряд ли Мелихова подставили. Скорее всего он сам подставился… А вдруг?

Кому, кроме Мелихова, нужна Василиса? Арканову – может быть. Но ведь это не Арканов пытался заполучить Василису через Яскина. Вряд ли он… Тогда кто?

Происки Яскина прекратились с гибелью Карголова. Почему? Потому что покойники живыми не интересуются? А если Василиса интересовала не Карголова, а кого-то другого? Просто со смертью Карголова возникли обстоятельства, которые отвлекли внимание от Василисы. Но теперь вот снова настало время, и Василиса исчезла. На этот раз преступники решили обойтись без Яскина…

Севастьян озадаченно потер виски. Сумбур какой-то в голове. Если, вдруг, кто-то… Тот же Шепенков засмеет его, если он предложит ему такой разговор.

Но Шепенков сейчас в Москве, и Севастьян, в лучшем случае, встретится с ним только завтра. Значит, у него еще есть время…

Летнее утро, яркое солнце обещает теплый день, который хорошо бы провести на природе. Но Яскину надо на работу, вот и тащит он свою кислую физиономию к машине. Выехал со двора, закрыл ворота, осталось снова сесть за руль. Дверца открыта, ключи в замке зажигания. Только вот не все так просто. Препятствие вдруг выросло на пути.