Бойня - Оса Эриксдоттер

– Да уж… поговаривают, дело плохо.

– Два миллиметра до катастрофы. Два! У нас нет другого выхода, кроме решительной санации. Но, разумеется, данная информация абсолютно конфиденциальна. – На этот раз Росси произнес замысловатое слово без тени сомнения в понятливости Улы. – Вы можете легко представить, какую панику вызовет любая утечка.

– Утечка? – растерянно переспросил Ула.

– Любая. У вас, кажется, двое сыновей, Ула?

– Да, но они… не здесь они. В Стокгольме.

– А что бы вы сказали, если бы вам дали возможность вновь учредить семейное предприятие? Как в старые добрые времена, а?

– Это когда? Вы же сказали – шесть месяцев.

– Да, сказал. Но имейте в виду: когда мы победим эпидемию, настанут новые времена. Мелкие предприниматели получат новые, невиданные возможности. Мы снизим налоги, ваши ребята вернутся в родной дом. Купите сорок-пятьдесят поросят. Вы совершенно правы, на сегодняшний день ничего местного не найти. Все централизовано, малым предприятиям конкуренция не под силу. Но льготы, налоговая политика… все пойдет как по маслу.

Ула смотрел на Росси со все возрастающим восхищением. Как он угадал, этот горожанин? Как он угадал его главную, заветную мечту? Вернуть домой Буббена и Томми! Если бы удалось, если бы только удалось…

Росси вытащил ручку с логотипом Партии Здоровья.

– Мы рассчитываем начать в мае. Задаток переведем на ваш счет двадцать пятого. – Он указал место для подписи. – Вы, конечно, можете подумать, взвесить… но, по совести говоря, что тут взвешивать?

А ведь он прав. Что тут взвешивать? Ему практически дарят билет в новое будущее Фалунды.

Ула черкнул свою подпись и протянул контракт гостю.

– Что ж… тогда поехали.

Когда через несколько недель в Фалунду прибыл первый груз, Улу разбудил крик. Толком не проснувшись, прошаркал к окну, отодвинул штору – и похолодел. Волосы на спине встали дыбом.

– Сколько же их… вот это да…

Он так и стоял у окна, пока не уехал последний грузовик. Прошло почти два часа. Ула замерз, свело шею.

Шок продолжался до половины второй бутылки, потом он уже не чувствовал ни страха, ни холода, ни окоченевших мышц.

После этой он каждую ночь включал радио на кухне и подкручивал звук до максимума.

На втором этаже проигрыватель работал в режиме бесконечного повтора одного и того же лота.

В музыке ему иногда мерещилось пение птиц.

– Что это они, сволочи, распелись, – бормотал он, наливая очередной стакан. – Никогда такого не было.

Он передвигался по дому, как в вакууме. Мыл руки с мылом, тер от локтя, как показывали врачи по телику. Вытирал не забытым фру Шёгрен махровым полотенцем, а бумажными салфетками и сразу выкидывал в черный полиэтиленовый мешок. Обработал все щели средством от насекомых. Пол в прихожей стал скользким, он ежедневно натирал его жидкостью от муравьев.

Когда в конце мая в Фалунду прибыла четвертая партия, в которой была и Хелена Андерссон, ЖМК 52, Ула поднялся в спальню жены и достал из комода оставленный Росси пистолет.

– На всякий случай, – сказал Макс Росси на прощанье.

Позвонил Никлас, приятель и коллега из “Упсальской Новой газеты”. Некий журналист разговаривал с дамой, которая посреди ночи видела грузовики у Кафедрального собора. Интервью не публиковалось. А теперь Никласу позвонила тетка. Ее история сильно напоминала все то, что происходило в Упсале.

– Одно исчезновение? Или несколько?

– Нет… не знаю. Пока речь идет о соседке Биби, моей тетки. Глория Эстер, возможно, ты ее знаешь, а не знаешь, так слышал. Лауреат Августовской премии, человек известный… тетушка решила, что газета может заинтересоваться. Она уже обзвонила всех, кого могла, и ответа не добилась.

– Полиция? Больницы?

– Никто ничего не знает. Она предполагает, что это как-то связано с новой затеей правительства. Ну, эти… лагеря похудения, ты наверняка слышал.

– Твоя тетка читает много детективов.

– Может быть, но это серьезно.

– Кафедральный собор?

– Хотя бы.

Ханс Кристиан промолчал. Дама, интервью с которой так и не вышло, видела, как людей тащили в машины. Посреди ночи.

– К кому же мне еще обращаться? Ты у нас в какой-то степени… инсайдер.

– О работе правительства я знаю столько, сколько и ты. Они много чего вытворяют подозрительного, но чтобы людей похищать посреди ночи… маловероятно.

– Они уже сделали законными увольнения, потом эти, как их… “дома без жира”. Как ты думаешь, люди идут на это добровольно? Сильно сомневаюсь. А вот и следующий шаг.

Ханс Кристиан снова промолчал.

– Послушай… я и сам понимаю, насколько дико все это звучит, – сказал Никлас примирительно. – Давай сделаем так. Я пошлю тебе кое-что из того, что уже собрал, и ты составишь свое мнение. Прямо сейчас, твой электронный адрес у меня есть. Кстати, можешь позвонить Биби и поговорить с ней. Она, конечно, немножко из другого века, но честная и добрая. Она мне очень помогла, когда болел отец, и я был бы рад хоть как-то ее отблагодарить. Посылаю номер и той дамы из Упсалы, которая видела грузовики. Ее зовут Лена Мюррхаге. Насколько я понимаю, она не говорила ни с кем, кроме нас… а я уже сказал – главред отказался публиковать интервью. Говорит – утка.

– И если я что-то раскопаю?

– Спроси Юхана Сверда. Внеси ясность. Или продай в “Экспрессен”.

– Внеси ясность… Если в этой истории есть хоть крупица правды, Юхан – последний человек, с кем бы я хотел вносить в нее ясность.

– Поступай как знаешь, Хо-Ко. Но очень прошу – позвони Биби. Ради старой дружбы, ладно? Даже если не собираешься ей помогать. Она совершенно растерялась, никто не хочет ее слушать.

– All right. Только не жди чего-то сверхъестественного. Нет – значит, нет. Чтобы выжать из нуля единицу, надо сунуть его под дорожный каток.

Ханс Кристиан положил трубку, сел за стол и кликнул мышью. Прочитал неизданное короткое интервью с упсальской свидетельницей, открыл Google и нашел Глорию Эстер. Посмотрел на фотографию на сайте издательства и покачал головой. Понял, что имел в виду Никлас.

Ему стало не по себе. В то же время мысль, что Юхан начал интернировать толстяков, казалась дикой. Да, никто не спорит, партийная пропаганда то и дело прибегает к запугиванию, но это всего лишь риторика. Как только рейтинг станет более или менее удовлетворительным, Юхан сразу успокоится.

Прежде всего, его друг не тот человек. Никто не становится Сталиным только потому, что страдает манией величия. Да, трудно отрицать, за эти годы он стал намного капризнее и подозрительнее, но в душе-то он тот же славный парень. С собаками получается хорошо, с людьми – хуже.