Бойня - Оса Эриксдоттер

– Но теперь же все хорошо… – начал он и осекся.

Хорошо ли?

– Не хочу, чтобы Молли ходила в ту же школу. Даже если они будут клясться и божиться, что все будет как раньше, ну, до Сверда… Не пойду в поликлинику и не стану требовать, чтобы меня восстановили на работе. Как они будут восстанавливать систему образования, как будут ликвидировать эти сволочные “обезжиренные дома”? Сказали, пока действует какое-то промежуточное правительство, потом будет постоянное… Нет, Ландон. Я не хочу оставаться в этой стране.

– Но…

Что он может на это возразить? Разве кто-то другой, а не он уже четыре года каждый день только и мечтает, чтобы уехать?

– Мне стыдно, – просто, но с заметной горечью сказала Хелена. – Мне стыдно, что я шведка.

Ландон молча кивнул. Он чувствовал то же самое, только не успел сформулировать.

Это называется испанский стыд – стыдно за то, что сделали другие. Но эти абстрактные “другие” – его сограждане. Большинство его сограждан.

– Значит, Аланд…

– У тебя есть другие предложения?

– Меня пригласили работать в Нью-Йорк. Правда, еще до того, как я послал профессора Стальберга к такой-то матери.

– Нью-Йорк?

– Манхэттен. Если тебе так хочется уехать на остров, Манхэттен тоже остров.

Хелена засмеялась:

– В наблюдательности тебе не откажешь.

– И Молли наверняка понравится. Скажи ей, что именно в Америке придумали Калле Анку.

– Она уже вырастает из Калле Анки.

Хелена, словно внезапно обессилев, положила голову ему на плечо. Впервые за много, много месяцев он почувствовал полный, умиротворяющий покой. Тепло ее тела действовало как грелка, снимающая боль, напряжение и усталость.

– И знаешь, – задумчиво произнесла она после паузы, – мне кажется, уже ничто не будет как прежде. Это никогда не пройдет и не забудется.

Ландон промолчал. Он тоже так думал, но старался подыскать возражения. Вырастет другое поколение… все забывается.

– Вот, к примеру, Германия…

– А Молли? – продолжила Хелена, не слушая. – Кто знает, что они уже с ней сделали? Какой вред нанесли ее детской психике и как это проявится потом? Представь: ты ребенок, и у тебя на глазах хватают, бьют и уволакивают куда-то маму…

– Молли восстановится. Детская психика крепче, чем мы думаем… Все будет хорошо, Хелена.

Она внезапно заплакала, тихо и горько.

И опять Ландон молчал. Не хочется признавать, но она права. Заноза останется навсегда. Призраки погибших будут являться по ночам. И что говорить другим?

Я швед. Простите, ради бога.

Они посадили за решетку Юхана Сверда и его главных подельников по партии. А остальные? Врачи? Полицейские? Руководство университетов? Как они будут отмываться? Наверняка далеко не все разделяли идеи Сверда. Обычная история – хотели выслужиться.

Он слишком много занимался историей политики, чтобы не понимать, чем это обычно кончается. Лидер нации совершает преступление за преступлением – народ поддакивает, восторгается его успехами, а потом, как по мановению палочки, виноватых нет.

Нам так говорили, нас так учили, мы ничего не знали, мы старались быть патриотами.

Врете. Всё вы знали. Но дело даже не в этом. Дело в ненависти. Ненависть живет в массовом сознании всегда, надо только ткнуть пальцем и сказать “ату!”. Мерзавцы-политики стараются этим воспользоваться, находят самых беспринципных пропагандистов и натравливают одну часть народа на другую. На иноверцев, инородцев, иностранцев, на якобы купленных этими коварными иностранцами оппозиционеров, на толстых, на худых – неважно. Ненависть как таракан – даже если наступишь, продолжает ползти.

Ландон вздохнул и обнял Хелену еще крепче.

Что бы ни случилось, они всегда будут вместе.