Тепло наших тел - Айзек Марион

Оторвавшись от Костей в извилистых переулках, мы возвращаемся на главную улицу и въезжаем в незаконченный участок Коридора-i. Между бетонными стенами ведущая прямо к Стадиону улица расчищена и от машин, и от мусора. Джули сбрасывает передачу и разгоняется так, что антикварный мотор заходится ревом. На горизонте нарастает крыша Стадиона, вздыбившегося, как огромный каменный зверь. Давайте, детишки, заходите ко мне в рот. Зубы? А что зубы? Не обращайте внимания.

За нами гонится верная смерть, и мы несемся от нее через сердце города навстречу смерти чуть менее неизбежной. Вскоре так хорошо знакомый рев моторов и лопающийся попкорн автоматных выстрелов становятся ближе — их больше не глушит расстояние. Бетонные стены сменяются пустыми блоками арматуры, и перед нами открывается панорама битвы.

Город-Стадион осажден. Как будто предвидя наш план, вереницы Костей мчатся со всех сторон к его стенам, перепрыгивают машинные остовы, как кошачьи скелеты на четырех лапах. Пули и гранаты бьют витрины, опрокидывают светофоры, но со всех сторон набегают все новые и новые Кости. Они не нуждаются в том подкреплении, которое мы им ведем. Мне вдруг вспоминается наша последняя поездка. Фрэнк и Ава, с ветерком мчащиеся по несбыточной мечте золотого века, теплая рябь цветов и птичьего пения, улыбающиеся глаза сочного синего цвета. Неужели все это время лишь розовые очки отделяли нас от кромешного ада и бессчетных демонов, отчаянно скребущихся в стекло?

Так быть не должно. Не должно. Я смотрю на растущую орду скелетов, как будто никогда раньше не видел ходячего трупа. Откуда их столько? Все мои знания о процессе разложения не объясняют их количество. Чтобы плоть окончательно отсохла, обычно требуются годы. Даже если Кости сбежались из соседних городов на какой-то призыв к оружию… все равно их слишком много.

Или перемычка песочных часов расширяется и это новое лицо чумы? Сильное, жестокое, набирающее мощь и скорость?

Джули смотрит на меня с внезапным страхом:

— Как ты думаешь…

— Нет, — говорю я. — Едем. Поздно… менять план.

Она гонит дальше. Виляет между свежими кратерами на мостовой, прыгает через бордюры, мчится по тротуару, как заправский алкаш, сбивая Костей-пешеходов. Элегантный "мерседес" постепенно превращается в мятую помоечную развалину.

— Смотри! — кричит Джули. — Вот он!

Она гонит к воротам, трубя в гудок. Мы подъезжаем ближе, и я узнаю полковника Россо. Он стоит у ворот за баррикадой из бронированных джипов и выкрикивает команды. У самой баррикады Джули резко бьет по тормозам и выпрыгивает из машины.

— Рози! — вскрикивает она на ходу. Я едва поспеваю за ней к воротам. — Пусти нас, пусти нас внутрь!

Солдаты поднимают винтовки и переводит взгляд с меня на Россо. Я готовлюсь к пуле в мозг, которая закончит все раз и навсегда. Но полковник машет рукой, и нас пропускают. Добегаем до ворот, солдаты смыкаются у нас за спинами и целятся в наших преследователей.

— Мисс Каберне, — недоумевает Россо. — Ну как, уже спасли мир?

— Еще нет, — отвечает Джули. — Мы столкнулись с непредвиденными обстоятельствами.

— Я заметил, — отвечает полковник, глядя на надвигающуюся костяную армию.

— Вы ведь с ними справитесь?

— Думаю, да, — говорит он, указывая на солдат. Они скашивают первую волну, а затем неловко перезаряжаются и чуть не опаздывают ко второй. — Надеюсь, что да.

— Пожалуйста, не говори папе, что мы здесь.

— Джули… что ты творишь?

Джули сжимает его жилистую руку:

— Я ведь уже сказала.

Россо чуть-чуть приоткрывает тяжелые ворота.

— Насчет твоего отца ничего не могу обещать. Он теперь… совсем не тот человек, которого я знал когда-то.

— От судьбы не уйдешь. Спасибо, Рози. Джули целует Россо в щеку и проскальзывает в щель.

Я замираю на пороге. Россо придерживает дверь одной рукой и смотрит на меня с непроницаемым выражением лица. Смотрю на него в ответ. Он молча распахивает дверь и отступает. Киваю ему и следую за Джули.

Мы снова в крысином лабиринте Стадиона. И здесь мы тоже вне закона. Джули решительно шагает вперед, быстро корректирует маршрут по дорожным знакам, делает резкие повороты. Тяжело дышит, но ингалятор не достает. Мы никогда еще не были такой идеальной парой: в грязной, окровавленной, изорванной одежде, теперь мы еще и пыхтим хором.

— Куда ты… идешь? — спрашиваю я.

Она тычет пальцем в телеэкран. На экране мелькает то лицо Норы, то надпись:

НОРА ГРИН

ОБВИНЯЕТСЯ В ВООРУЖЕННОМ НАПАДЕНИИ

ПОДЛЕЖИТ НЕМЕДЛЕННОМУ АРЕСТУ

— Она нам нужна, — объясняет Джули. — Что бы ни случилось дальше, я хочу, чтобы она была с нами, а не торчала где-нибудь в карцере.

Поднимаю глаза на огромное, зернистое изображение Норы, улыбающейся с высоты радостно — и как-то нелепо, учитывая обстоятельства.

— Мы за этим… вернулись? — спрашиваю у затылка Джули. — За ней?

— В том числе.

— У тебя… есть план, — хитрым тоном говорю я со слабой улыбкой. — Ты не просто… спасаешься.

— Вот честное слово, я была уверена, что никогда не вернусь, — отвечает Джули, не замедляя шаг. Больше мы к этой теме не возвращаемся.

Держась стены, мы обходим город по периметру. Дома скрипят и покачиваются на ветру, а протянутые высоко над головой страховочные кабели гудят, как лазерные лучи из какого-нибудь научно-фантастического фильма. Грязные улицы пусты. Видимо, пока войска Обороны брошены на борьбу с Костями, гражданские жмутся по своим шатким домикам и ждут, когда все закончится. Уже ранний вечер. Высоко в оранжевом небе солнце рассечено перьевыми облаками. Картина почти что мирная, если бы не шум битвы, доносящийся из-за стены, как свара невоспитанных соседей.

— Я знаю, где она может прятаться, — говорит Джули, остановившись у темной двери. — Раньше мы с ней все время тусовались в стенах. Сидели в вип-помещениях и прикидывались знаменитостями. Конец света тогда почти уже настал, так что было забавно воображать, будто нами еще кто-то интересуется.

Карабкаемся по лестнице на самый верхний уровень. Большая часть дверей запечатана, но на них Джули и не смотрит — она лезет в узкий проем в стене, прикрытый строительной пленкой. Я с трудом протискиваюсь за ней.

Мы в роскошной ложе для почетных гостей. Вокруг разбитых стеклянных столов валяются дорогие, обтянутые кожей стулья. На серебряных подносах кучки засохшей плесени. На барной стойке — забытые сумочки, а рядом — бокалы для мартини, как верные ухажеры, дожидающиеся своих отлучившихся попудрить носик возлюбленных, не зная, что те никогда не вернутся.

Нора сидит перед огромным окном, нависающим над далекой ареной стадиона, пьет вино прямо из бутылки и приветливо нам улыбается.