Чувство Магдалины - Вера Колочкова

– Приехали-таки, стервецы! А я уж думал, помру, не повидамши… Хоть бы предупредили, что ли!

– Да когда мы тебя предупреждали, дед? – принял его в свои объятья Антон – первым, по старшинству. – Мы ж всегда так, быстро решили да прилетели…

– Да ради бога, хоть как… – Потянулся обнять следующим Платона дед. – Да только нынче лучше бы упредили…

– Почему? – спросил Лео, последним обнимая деда. – Почему именно нынче?

– Так я ж половину дома сдаю… – виновато объяснил дед. – Так уж вышло, иначе никак…

– Кому сдаешь? Отдыхающим? – удивленно переспросил Антон. – Ты же раньше никогда не сдавал!

– Раньше не сдавал, а теперь сдаю. Так уж вышло, – снова повторил дед.

– Что, с деньгами трудно? Мы вроде тебе каждый месяц посылаем. У меня на фирме бухгалтер, к примеру, давно знает, и как закон. Даже меня не спрашивает…

– Да полно у меня денег, Антоха, не знаю, куда девать! Хватит уже, не посылайте, сколько вам говорить можно! Все у вас только деньги, деньги… Что мне их, солить? И не отдыхающим я сдаю, а своим! Так что извиняйте, ребята, придется вам нынче потесниться. Можно и в летней кухне топчаны поставить. В тесноте, да не в обиде, поди…

– Конечно, потеснимся, дед, без проблем! – весело отмахнулся Антон, раскрывая сумку и выкладывая на стол привезенные продукты и бутылки со спиртным. – Давай-ка мы сначала за встречу… По маленькой. А потом мы сходим, быстренько искупнемся, и уже по-настоящему посидим.

Они так и не успели выпить «по первой» – даже разлить не успели. Скрипнула калитка, и во двор вбежал мальчишка лет пяти, ойкнул испуганно, узрев незнакомых, и тут же кинулся к деду Ивану, спрятался у него за спиной.

– Ленька, ты почему один? – с тревогой спросил дед, подтаскивая к себе мальчишку. – А где…

– Да здесь я, дядь Вань! Он вперед убежал! – послышался от калитки женский голос. – Я отстала, сумки тяжелые…

Они втроем дружно обернулись на этот голос. Конечно, они узнали его сразу…

Маша стояла, смотрела на них, молчала. Казалось, она была совсем не удивлена. Да и чему было удивляться? Ну да, приехали внуки к деду… Собрались и приехали, пусть и спонтанно. Имеют право.

– Гости у нас, Машутка… – тихо пояснил дед, то ли радостно, то ли виновато. – Садись, праздновать будем. Вишь, сколько всякой заморской еды навезли? Можно и ужина не стряпать.

– Да, я сейчас… – улыбнулась Маша, отыскивая глазами Леньку. Тот стоял за спиной деда и старательно запихивал в рот кружок сырокопченой колбасы. Успел-таки под шумок ухватить со стола.

– Ленька, руки! Ну что творишь, а? – жалобно произнесла она, качнув головой. – Ну руки ж не помыл, сколько говорить можно… Только недавно болел… Тем более ты не голодный, ты хорошо ужинал! И нельзя тебе сырокопченую колбасу!

– Ленька, бегом руки мыть, стервец! – громко скомандовал дед. Может, немного громче, чем требовалось. Наверное, обстановку хотел разрядить. И так же громко скомандовал Маше: – Ну, чего застыла, Машутка? Давай, подключайся. Тарелки неси из кухни, стопки, вилки-ножи. И хлеба, хлеба не забудь прихватить!

Сели за стол, выпили наконец за встречу. И снова повисло напряженное молчание, и даже Ленька будто скукожился от испуга, прижавшись к Машиному боку. И опять молчание нарушил дед, спросил у Маши, тяжко вздохнув:

– Ну что там? Как Люська-то? Совсем плоха?

Маша печально нахмурила брови, ласково провела рукой по плечу мальчика, будто ограждала его от вопросов деда Ивана. Потом ответила едва слышно:

– Плохо все, дядь Вань, совсем плохо. Сказали, надо готовиться к худшему… Уже со дня на день…

И указала тревожным взглядом на Леньку – не надо, мол, при нем ничего. Но сама же и заговорила первой – видно было, что сдержаться не могла:

– А еще сказали, дядь Вань, что в опеке вряд ли навстречу мне пойдут… Что я не родственница. Я Леньке вообще никто…

– В детдом, стало быть, заберут? – испуганным шепотом переспросил дед.

– Я не отдам! Я… Вы же знаете, дядь Вань… Я не смогу…

Лицо у Маши задрожало, и она отвернула его в сторону, прижав к губам пальцы. Потом встала из-за стола, быстро ушла в дом. Вскоре оттуда послышался ее зов:

– Ленечка, иди сюда! Пора спать ложиться, малыш. Иди, я тебе молоко согрела…

– Да уж… – вздохнул дед Иван, разливая спиртное по стопкам. – Такие вот у нас дела, ребятки. Подруга у Машутки помирает, Люська, и ничего сделать нельзя. И когда уже лекарство от этого проклятого рака изобретут, а? Нет, чтоб меня подкосил, а то молодую бабу…

– Значит, этот мальчуган сын Люси? – осторожно спросил Антон.

– А кого ж еще? Люсин сынок, да. Она одна его воспитывала, бедолага.

– А отец у мальчика где?

– Да какой отец… Не бывало у них никакого отца. Люська парнишонку с кем-то из отдыхающих нагуляла, ищи теперь ветра в поле! Нет, так-то она хорошая девка, Люська-то, ничего плохого сказать не могу… Ну, ошиблась по молодости, с кем не бывает. Легко ли жить пять месяцев в году на празднике жизни, где приезжий народ развлечений себе ищет? Нелегко, да… Поначалу Люське мать помогала и школу дала закончить. А потом уж Люська сама справлялась, когда мать померла. И ничего, хорошо справлялась, и любила Леньку как надо. Может, даже больше любила, чем те бабы, которые при законных мужьях… А оно видишь как вышло! Теперь точно в детдом парню дорога. Жалко… Характер-то у него мягкий, там сразу забьют. Не, не детдомовский он…

– Так Маша сказала, что не отдаст! – предположил Антон и неуверенно глянул на деда.

– А кто ее спрашивать будет? – вяло махнул ладонью дед Иван. – Она ж ему не родственница. Все правильно ей в опеке сказали, по-другому и не могли. Тем более ни кола у нее, ни двора. Как вернулась, Маргарита ее и на порог не пустила. Говорит – предупреждала тебя, чем все закончится, так что не взыщи, дорогая падчерица! Иди куда глаза глядят, устраивайся с жильем как хочешь! А тем более с парнишонком – да ни в жизнь Маргарита не пустит!

– Погоди, дед. Но ведь есть же закон… – удивленно поднял брови Платон. – Если у Маши своя доля в доме есть, то никакая мачеха…

– Да ну! Может, какая и никакая, но только не Маргарита! – снова махнул ладонью дед Иван. – Эта своего никогда не упустит, все, как ей надо, выкрутит. Ночная кукушка свое перекукует, об чем тут еще толковать… Вот и Павлуша тоже позволил, чтобы его перекуковали. Он добрый мужик, но слабый. Характера не хватает. Молча страдать научился, а чтобы кулаком по столу хряпнуть да дочь защитить – этого нет… Вместо этого ко мне сунулся – сдай, мол, дядь Вань, Машутке угол? Дом у тебя большой, отдыхающих не пускаешь. А я чего, я для Машутки с доброй душой. Чего угол-то, говорю? Вон, пусть во второй половине дома живет, тем более вход отдельный. И денег за постой брать не буду. Когда похлебку мне сварит, и на том спасибо. Иль рубахи простирнет. Да она ж мне как родная, Машуня-то!