Ленинградское время, или Исчезающий город - Владимир Рекшан

«Воин» выкрикнул классикам приветствие:

– Ха, черти!

И помахал им рукой, в которой алел рак.

А мы с Валерой доели, рассчитались и пошли обратно в более демократическое кафе.

Валера отправился за невестой и редакторами прозы, а я занял место возле колонны. Людей прибыло. Меня привлекла бытовая, чисто столичная сцена. В углу над пустой рюмкой, замотавшись шарфом, как паук паутиной, сидел всклокоченный мужчина без возраста, но с мертвыми глазами на дне высыхающих глазниц. Ему вежливо козырнул появившийся вдруг сержант милиции и так же вежливо стал заламывать руку, поднимая из-за стола. Почти в обнимку они вышли из зала. Никто из посетителей буфета не высказал ни возмущения, ни одобрения, ни каких-либо иных чувств. Лишь несколько человек раскланялись с выводимым, а он им по-царски махнул свободной рукой.

Я было собрался поразмышлять об увиденном, но тут появился Валера с невестой и уже поддатыми работниками издательства. В невесте оказалось метра два роста, на лице ее холодно переливались голубые глаза, а само лицо слагалось из частей, в общем-то, правильной формы… Ах, что же я кручу, как декадент! Лицо было красиво, и тело пластично передвигалось на длинных ногах…

«Зачем только ей услуги брачных объявлений?» – подумалось сразу.

От редакторов же издательства пахло тормозной жидкостью. Они стали меня целовать в губы и приговаривать:

– Сразу видна петербургская школа!.. Блок, мать! Северянин, мать!

Нацеловавшись и изрядно помяв мое и так довольно помятое путешествием тело, редактора упали в кресла.

– Познакомься, это Катя, – представил Валера очередную невесту.

Мне понравилась ее холодная ладонь, которую я пожал.

А далее началась новая глупость. Валера пробовал завести с Катей беседу, но та молчала. Молчала – и все! Два раза скупо улыбнулась – и все! Один раз дернула себя за мочку красивого уха – и все! Один раз согласно кивнула. «Похоже, с корпунктом дело откладывается», – порадовался я за Катю, поскольку мне было жаль чужой, пусть и безмолвной, красоты для Валериных сугубо карьерных целей. Валера отчаялся и стал бражничать с редакторами издательства. Мне предстояло Катю развлекать.

И я пытался:

– Чего бы вам хотелось, Катя?

Она вдруг взглянула на меня доверчиво, мило так улыбнулась и ответила сокровенное:

– Катя хочет пи-пи…

Через некоторое время в моей литературной жизни случилось событие, которому, по словам приятеля Валеры Сурова, предстояло стать поворотным. Валера посоветовал, и я постарался попасть в сборную Ленинграда по литературе. Мне удалось стать официальным участником очередного Всесоюзного совещания молодых писателей. На Совещании автора данных строк угораздило попасть в семинар семидесятилетнего писателя Сергея Сартакова, автора толстых романов о революции и социалистическом строительстве. Под его руководством разделали мои рассказы и повести в коровий блин, даже чуть не приняли специальное постановление. В Ленинграде в издательстве «Советский писатель» собирались рассматривать мою книгу. Рукописи грозил карачун. И денег не было на жизнь ни фига.

Писателей поселили в мажорно-комсомольской гостинице «Орленок». Днями и ночами роились проклятые карьеристы, обделывая делишки. Корякские сочинители бегали с мешками вяленой рыбы, хохлы наливали горилку… Я же был никому не нужен. Даже знакомые отворачивались, чувствуя на мне печать литературной смерти. С последними копейками захожу в бар, где в основном бражничали, хотя имелась возможность приобрести пирожок и чай. На последние гроши покупаю стакан сметаны и сажусь среди пьющих карьеристов. Никто со мной не заговаривает, не угощает.

Я окунаю алюминиевую ложку, и она плавно тонет. Машинально зачерпываю со дна и чувствую – что-то попалось. Медленно вытягиваю ложку, поднимаю до уровня глаз. Качественная комсомольская сметана стекает, а в ложке оголяется металлический рубль со знакомым профилем вождя. Публика бара начинает поглядывать с интересом. Не зная, что предпринять, я независимым движением облизываю рубль и кладу в карман.

Через год генсеком стал Горбачев. В издательстве «Советский писатель» мне стали улыбаться и даже дали аванс. С денег улыбался знакомый сметанный профиль. Но об этом позже…

На Всесоюзном совещании молодых писателей я жил в гостиничном номере вместе с юмористом Костей Мелиханом и детским поэтом Сергеем М. Первый без какого-либо юмора, с каменным лицом сидел на телефоне круглые сутки и делал карьеру, а второй приходил к ночи и громко блевал в сортире.

Жизнь и жанр – это не одно и то же.

Повторю, из Ленинграда всегда смотрели в сторону Москвы гордо, но с тайным желанием втереться в какие-нибудь хлебные московские круги. Вот еще сюжет. Случился он спустя несколько лет в момент победы перестройки над разумом…

Из Москвы заказали молодых писателей. По советским меркам, молодые – это когда совсем за тридцать. Мы с популярным теперь автором Сергеем Носовым поехали в компании поэтов и поэтесс. Нас встретили в столице на вокзале, привезли в московский Дом писателей и повели коридорами. Скоро наша группа оказалась в небольшом зале, набитом возбужденной публикой и телекамерами. Меня в силу роста и командного голоса приняли за руководителя делегации, и низенький человек с огромной головой пригласил сесть рядом. Человека звали Олег Попцов, он возглавлял журнал «Сельская молодежь», но занимался вовсе не сельским хозяйством, радикально выдвигаясь вперед, как Линь Бяо во времена китайской «культурной революции», подготавливая отечественных интеллектуальных хунвейбинов… Оказавшись во главе стола, покрытого правительственным кумачом, я не стушевался, а постарался понять, куда занесло. Полным ходом шла дискуссия под названием «Писатель и общество». Чтобы не скучать в поезде, я взял с собой тонюсенький сборник афоризмов и успел долистать до буквы «К». Когда в свете юпитеров башковито-башковатый Попцов обратился с вопросом: «А что по этому поводу скажут ленинградцы?» – я уверенно и громко ответил:

– Как сказал английский мыслитель Карлейль, «состояние общества можно оценить по тому, как в нем относятся к писателям!»

Попцов-Линь-Бяо радостно подхватил цитату и договорил ее до конца. Выходило, что мы читаем одни и те же книжки. Тут бы и начать делать столичную карьеру – ого-го куда бы я залетел! Однако Сергей Носов застенчиво, но решительно увлек меня в писательский бар-ресторан, описанный в предыдущем сюжете. Из-за горбачевского антиалкогольного указа сухое вино подавали не бутылками, а стаканами. Пришлось нам сразу купить пятьдесят полных стаканов. Больше в буфете посуды не оказалось, и возле нашего столика выстроилась очередь за освободившимися гранеными. Из наших рук получили Вознесенский, Евтушенко и Ахмадулина…

В моем сознании укоренилась рекомендация писателя Валерия Сурова: «В Москве надо запомниться. Лучше всего запоминаются драки. Если набьешь кому физиономию в Доме писателей, то карьера тебе обеспечена». Драться я не люблю. Профессиональный все-таки спортсмен в прошлом. В результате пятидесяти стаканов сухого вина я оказался за столом с влиятельным на тот момент критиком Владимиром Гусевым. Что-то он сказал не так. Я поднял его хрупкое тело, как штангу, и чуть не бросил на пол. Затем детали становятся неотчетливы. Помню, что стоим с критиком в подворотне писательского особняка и писаем…