Ленинградское время, или Исчезающий город - Владимир Рекшан

Популярность «Алисы» набирала обороты, Костя все более оголялся на сцене, и через год за такие высказывания уже можно было получить по лицу.

Играл и я в ДК «Невский». Там много интересного произошло, но в данной главе мы, в основном, сконцентрируем свое внимание на пресловутом деле Кинчева.

В 1987 году перестроечные новации дали возможность одному моему знакомому, Валерию Агафонову, создать во Всеволожске некий хозрасчетный центр. По какому юридическому принципу он создавался в недрах развитого социализма, теперь уже и не вспомнить, но туда были приняты на официальную работу многие из самых популярных. Помню счастливого Майка Науменко, показывавшего трудовую книжку с записью «музыкант». Центр проводил концерты, и музыканты получали зарплату. Однажды Никита Зайцев, выдающийся скрипач и гитарист, затащил меня в этот Всеволожск, находящийся в двадцати минутах езды от Ленинграда. Возле неказистого здания выстроилась очередь метров на пятьдесят. Это ведущие рокеры Северной столицы приехали за зарплатой.

Валерий Агафонов в сентябре 87-го провел во Дворце спорта «Юбилейный» трехдневные концерты групп Ленинградского рок-клуба, а в ноябре, по горячим следам, там же состоялся концерт «Алисы», ставший поворотным в истории этого ансамбля.

Бедолага журналист Виктор Кокосов в газете «Смена» 22 ноября 1987 года опубликовал статью под названием «„Алиса“ с косой челкой». Начиналась она так: «„Хайль Гитлер… на том берегу!“ – прокричал в микрофон солист группы „Алиса“ Константин Кинчев. Часть зала застыла в недоумении: уж не ослышались ли? Другая часть – перед эстрадой – казалось, ничего не заметила и продолжала раскачиваться из стороны в сторону. В такт музыке…»

Глядя из буржуазного сегодня в те ленинградские дни, зная, какие идеологические пируэты под лозунгом «православие или смерть» выделывает Константин, можно было бы осуждающе покачать головой, но на Кинчева тогда завели реальное уголовное дело. Разгоревшейся звезде русского рока хотелось ездить по городам и весям, а приходилось исполнять подписку о невыезде и ходить на допросы. Но и милицейская власть на фоне разъедающей сознание горбачевской демократизации и гласности вляпалась в историю, из которой скоро уже и не знала, как выпутаться.

Сказать, что в Ленинграде началась массовая истерия – значит мало что сказать. Оголтелые почитатели Константина, бюрократия рок-клуба бросились защищать своего любимца и гордость, утверждая, будто бы Костю оговаривают. Власть же, используя старые и уже плохо работающие приемчики, привлекла разных эстрадных артистов для того, чтобы добить Кинчева и его банду. Та же «Смена» опубликовала еще статью – в ней появилось возмущенное письмо за подписью официальных знаменитостей, из которых мне запомнилась только Эдита Пьеха. Директор Ленконцерта заявлял, что не станет сотрудничать с группой Кинчева. Дали в газете выступить и самому Косте. Вот что он заявил: «Один из музыкантов нашей группы Павел Кондратенко – член партии. Мой сценический псевдоним – не случаен. Кинчев – фамилия моего родного деда, болгарина, профессионального революционера, который вынужден был покинуть родную страну и уехать в СССР, когда в 30-е годы фашизм пришел к власти…»

Истина исторического знания почти всегда посредине крайних мнений. В яростной борьбе, когда отстаиваются противоположные точки зрения, мы правды о своей истории не улучшим. Вспомните хотя бы недавние теледискуссии по вопросам отечественной истории, когда ораторам, Кургиняну и Сванидзе, только АКМов в руках не хватало для пущей аргументации своих заявлений.

Через некоторое время после эксцесса Агафонова подкараулили возле дома и сильно побили. Валера утверждал, что это была переодетая милиция.

Вот вам некоторые дополнения к делу Кинчева из сообщения организатора концерта Валерия Агафонова. «Накануне концерта я сказал Кинчеву, что ко мне приходил полковник Резинкин… Человек с такой фамилией управлял милицией во Дворце спорта и грозил нас всех растоптать. Ты, Костя, держи себя в руках и музыкантам своим скажи. А после мы на милицию всю свободную прессу спустим… Но перед концертом Костя явился поддатый. Кто-то из его приятелей пришел и сказал: „Там жена твоя на служебном“. Костя только отмахнулся: „Да пошли все далеко!“ „Нет, давай проведем ее“, – сказал я. Мы спустились к служебному входу Дворца спорта „Юбилейный“. Там – толпа! А жена у Кинчева беременная, с животом. Костя стал заводиться с милиционерами, которые толпу сдерживали. Тут нас и повязали. Затолкали в милицейского „козла“. Представляешь! Главного артиста и его директора свинчивают перед началом концерта. Толпа машину окружила. Я говорю лейтенанту, который сидел рядом с водителем: „Офицер! Сейчас вас на части порвут“. Лейтенант понял и нас с Костей отпустил. Костя завелся окончательно. И не сдержался. Что он там кричал, я не знаю. Мог кричать все, что угодно…»

С журналистом Кокосовым позднее я случайно познакомился в баре Дома журналистов. Журналист пожаловался, что фанаты вычислили его адрес, подожгли дверь квартиры и до смерти напугали старушку мать. «Алиса» же, как гонимый ансамбль, моментально стала самой популярной на тот момент в стране. Уголовное дело мурыжили долго. Затем его решили закрыть, и в рок-клубе на Рубинштейна прошла выездная сессия суда. Костю передали рок-клубу на поруки. Я там присутствовал. Помню женщину-судью: по ее благостным речам чувствовалось, что и власть хочет поскорее от Кости отвязаться.

Но и Кинчев некоторым образом пострадал. Как поведал мне его тогдашний директор Алик Тимошенко, их с Кинчевым тоже вычислили, задержали слегка нетрезвых и быстро оформили административный арест на пятнадцать суток… Теперь Тимошенко – директор «ДДТ».

Тут мы несколько отвлечемся от искусства и вспомним приснопамятный Указ о борьбе с алкоголизмом от 1985 года. О нем написано много. Я бы хотел прояснить одну деталь. Человека, выпившего легальный напиток, продававшийся в официальных магазинах, могли элементарно задержать и, при желании, по решению административной комиссии моментального суда лишить свободы. Ненадолго, но все-таки. Почти одновременно с Кинчевым и Тимошенко и я попался.

В начале 1987 года у меня в издательстве «Советский писатель» вышла книга прозы «Третий закон Ньютона». Денег я получил невероятное количество. Радость была запредельная. Я всех угощал и сам угощался. По дороге в уже названный выше Дом журналистов я увидел одного знакомого гитариста, входившего в развеселый кабак «Застолье». Имелось такое забубенное место на Невском проспекте. Я решил музыканта догнать и поболтать с ним, но меня в дверях ресторана тормознули. Я достал пятирублевую купюру и предложил ее за разрешение пройти. Обычно процедура стоила рубль. Дверь открыли, и поддатый хулиган пнул писателя. В состоянии литературной эйфории я японским ударом ноги вышиб хулигана вместе с дверью этого нефешенебельного ресторана, а заодно отмахнулся от набежавшего сзади. Набежавший оказался нетрезвым, но милиционером из компании вышибленного хулигана, и дело закончилось отделением, где всякий мент всегда прав. Но меня почему-то отпустили, выписав повестку на эту самую административную комиссию.

Тогдашняя моя жена ходила беременная (две беременные в одном рассказе – это не перебор?) с круглым животом и ничего не знала. Тогда же я первый раз в жизни получил халявную путевку в Дом творчества Комарово, куда и отправился на две недели с позволения беременной жены. Считалось, что после родов мне будет сложно творить, и следовало воспользоваться представившейся возможностью. Один знакомый опер, специалист по расчлененным трупам, поэт Валера Гаврилов обещал отмазать. Он куда-то позвонил, а затем мы встретились. Гаврилов пообещал мне буквально следующее: «Все, коллега, окей и вери гуд! Тут проблем никаких, я договорился в твою пользу. Придешь, получишь небольшой штраф, ерунда, а не проблема…»