Первые - Жозефина Исааковна Яновская

ударил набат. Со всех сторон спешили люди — рабочие, ремесленники, женщины, дети. От казармы бежали национальные гвардейцы.

— Эти пушки наши, — говорит пожилой рабочий, выступив вперед. — Мы по крохам собирали на них деньги и сами отливали их вот этими руками.

И он потряс большими натруженными руками со вздувшимися жилами.

— Мы имеем приказ пушки отвезти в распоряжение правительственных войск, — говорит генерал. — Попрошу разойтись!

Но люди не уходят. Они еще тесней сгрудились вокруг пушек.

— Пушки принадлежат Национальной гвардии, — говорит начальник гвардейцев. — И мы их не отдадим.

— Взять пушки! — командует генерал.

Несколько солдат бросается к пушкам.

Тогда из толпы выходит седая женщина и, раскинув руки, становится перед пушкой.

— Сынок, — говорит она, обращаясь к безусому пареньку, — пушки эти наши. Я недоедала — отдала на них последний кусок…

— Ружья наизготовку! — командует генерал.

Женщина с ребенком на руках становится возле старухи.

— Стреляйте! — говорит она. — А пушки мы не отдадим!

Рядом с этой женщиной становится другая, третья, мужчины, подростки. И вот они стоят друг против друга — простые жители рабочей окраины и люди в шинелях. Генерал взбешен.

— Приготовиться! — кричит он. — Пли!

Но что это? Выстрелов нет. Еще и еще раз командует генерал, а солдаты один за другим опускают винтовки дулом вниз. Они не хотят стрелять. Они такие же простые люди, плоть от плоти и кровь от крови собравшегося здесь народа.

Пушки остались на Монмартре. Их не смогли отнять и в других рабочих районах, в Бельвиле, Батиньоле. Пушки, которые действительно были сделаны на деньги, собранные народом, когда враг подступал к Парижу, остались у народа. А офицеры, приказывавшие стрелять в народ, были арестованы.

Это произошло 18 марта 1871 года. Так началась революция в Париже.

В этот день Национальная гвардия, армия народа, двинулась к центру, заняла правительственные учреждения, казармы, вокзалы. Над Ратушей взвился красный флаг.

«Парижские пролетарии, видя несостоятельность и измену господствующих классов, поняли, что для них пробил час, когда они должны спасти положение, взяв в свои руки управление общественными делами… Они поняли, что на них возложен этот повелительный долг, что им принадлежит неоспоримое право стать господами собственной судьбы, взяв в свои руки правительственную власть», — писал Центральный Комитет Национальной гвардии в своем манифесте 18 марта.

Буржуазное правительство Тьера в страхе бежало в Версаль. А через несколько дней, 26 марта, народ избрал свое правительство.

28 марта на Гревской площади, перед Ратушей — море людей. Под барабанный бой выстраиваются батальоны национальных гвардейцев со знаменами, украшенными фригийским колпаком — символом свободы. На ружьях — красная бахрома, на штыках — алые ленточки. Рядом с гвардейцами — рабочие в синих блузах, ремесленники, мелкие лавочники, женщины, дети. У всех в петлицах гвоздики, красные розетки. Народу так много, что не вмещает площадь. Люди заполнили набережные Сены, улицы Риволи, Севастопольский бульвар.

У центрального входа в Ратушу — возвышение. Здесь, на фоне кумачовых знамен, статуя Французской Республики. Величавая женщина с алой лентой через плечо.

Под торжественные звуки «Марсельезы» на возвышение поднимаются опоясанные красными шарфами члены Парижской коммуны. За них голосовал народ.

С трибуны прочитан список избранных.

— Да здравствует Республика!

— Да здравствует Коммуна! — вырывается из тысяч уст.

В воздух летят шапки. Гвардейцы машут своими федератками, надетыми на штыки. Из окон, с крыш, с балконов тянутся сотни рук, бросают цветы. Гремят пушки, бьют барабаны. Победно звучат фанфары.

Именем народа Коммуна провозглашена.

У многих на глазах слезы. То, о чем они мечтали, о чем говорили на собраниях Интернационала, за что боролись во время стачек, свершилось. Отныне власть принадлежит народу. Создано первое в мире рабочее правительство. Долой нищенскую жизнь, эксплуатацию человека человеком! На их знамени будет написано: «Свобода, равенство и братство».

Веселые звуки «Карманьолы» разносятся по площади. То тут, то там вспыхивает песня.

Станцуем карманьолу

Под гром пальбы.

Черноволосая цветочница пустилась в пляс. Люди отодвигаются, образуют круг. Молодой мастеровой подмигнул цветочнице и, подбоченясь, пошел рядом. И вот уже танцует седоусый рабочий и старая женщина с красными руками прачки.

Песня перекинулась дальше:

Молотобоец, возле горна

Кузнец, моряк на корабле,

Шахтер, в дыре сокрытый черной,

И старый пахарь на земле!

Вас буржуа лишает хлеба,

Суля на небе радость дней…

Одна издевка! Пусто небо,

А наши ямы все полней!

       Иди же, Марианна[8],

       И будет враг разбит.

       Буди — уже не рано —

       Того, кто спит!

Поют и танцуют уже по всей площади. Французы любят петь и плясать. Разрушив Бастилию, они на ее обломках водрузили гордую и дерзкую надпись: «Здесь танцуют!»

Анюта вместе с Андре Лео стоит недалеко от трибуны. Сегодня исполнилось то, за что боролась она со своими друзьями, за что сидел в тюрьме ее муж. Сейчас он — начальник войск Монмартра, член Центрального Комитета Национальной гвардии. Это он во главе своих гвардейцев арестовал тогда генерала. И Анюта вместе со всеми отвоевывала пушки. Теперь, хотя еще очень трудно, под стенами Парижа стоят пруссаки, из Версаля угрожает правительство Тьера, они верят: Коммуна победит!

Но нельзя терять ни дня, ни часа. Предстоит так много работы. Все нужно перестраивать заново. Вот когда женщины сумеют себя показать. Везде, и в самых трудных делах, они постараются быть рядом с мужчинами.

Прямо с площади Андре Лео и Анюта спешат на женское собрание, в церковь св. Петра на Монмартре.

По узкой лесенке подруги поднимаются на Монмартр. Монмартр — район рабочих и поэтов. Здесь на холмах, в самой высокой части Парижа, в комнатушках, в подвалах ютятся каменщики, слесари, столяры, а рядом с ними, на чердаках и мансардах, живут начинающие художники, литераторы. И хотя почти никогда ни у кого нет денег, народ здесь веселый, неунывающий.

Богатый буржуазный Париж боится и недолюбливает жителей Монмартра. Стоит бросить клич: «Монмартр спускается вниз!» — как все, побросав лавки и склады, испуганно прячутся по домам, закрывая двери и ставни.

Никогда еще церковь св. Петра не видела столько народа. Уже заполнены все скамьи внизу и на хорах, а женщины все идут и идут, многие с детьми.

На кафедре, где обычно читал проповедь священник, водружено красное знамя. По стенам, рядом со статуями святых, развешаны плакаты: «Да здравствует Коммуна!», «Пусть церковь не мешает строить новую жизнь!», «Женщины, отстоим Коммуну от врагов!». Церковный орган вместо молитвенных гимнов неожиданно грянул «Марсельезу».