Ной. Всемирный потоп - Иосиф Кантор

Эмзара и Хам застали Ноя молящимся.

Окончив молитву, Ной встал, отряхнул колени от пыли и спросил Хама, державшего в руках поднос с угощением, завернутым в чистый кусок полотна, отбеленный так, что он, казалось, светился в вечерней темноте:

– Крепко ли твое намерение, сын мой?

– Крепче не бывает, отец! – ответил Хам. Ответил хорошо, как должно отвечать о важном, не сразу ответил, а чуть помедлив, словно спрашивая себя еще раз.

– Тогда пошли, – сказал Ной, изгоняя из сердца всю печаль, а из головы все думы, ибо сватам положено быть веселыми и беззаботными, иначе не видать им удачи, как собственных затылков.

Сватовство, скоропалительное по сути и позднее по времени прихода сватов, оказалось удачным. Гишара, видимо извещенная Хамом через какого-нибудь посыльного, ждала их, одевшись в свои лучшие одежды, не новые, но опрятные. В ее небольшом доме царила такая чистота, что, войдя, Эмзара одобрительно хмыкнула. Ной, хорошо знал свою жену, отнес это хмыканье к числу высших похвал.

К принесенному угощению Гишара ничего не добавила, но сама отведала от всякого яства – и от сладких, пропитанных медом, лепешек, испеченных Эмзарой, и от смокв, и от груш, и от фиников, и от орехов. Но, тем не менее, Ной спросил ее, согласна ли она стать женой Хама. Гишара ответила, что согласна, тогда Ной попросил ее и Хама взяться за руки и благословил их, произнеся все положенные благословения, а затем их благословила Эмзара. Хам хотел прямо сейчас увести Гишару домой, но она воспротивилась, сказав, что ей надо собрать свои вещи, а это долго, и что жену полагается вводить в дом при свете дня, а не под покровом ночи, ибо недаром говорится, что жены ходят днем, а блудницы ночью. На это нечего было возразить, и решили, что завтра утром Хам возьмет Сима и они вместе придут за Гишарой. «Только ты, смотри, не передумай за ночь», – сказал Хам на прощанье Гишаре. «Раз согласилась, то никогда уже не передумаю», – ответила та.

Обратно шли молча, каждый думал о своем.

Ной смотрел вокруг и не узнавал хорошо знакомых мест, несмотря на то, что луна светила ярко и видно было хорошо и далеко. Очертания построек были знакомыми, и деревья росли на тех же самых местах, но ощущение было таким, что все вокруг – другое. Чужое, незнакомое, настораживающее… Когда-то Ной ходил, не оглядываясь по сторонам, выбирая из всех путей кратчайший. Теперь же приходилось часто оглядываться – не притаился ли сбоку грабитель, не крадется ли позади недобрый человек, а путь выбирать с таким расчетом, чтобы избегать глухих мест. Это делалось по привычке, потому что и в людных местах никому уже не было ни до кого никакого дела. Если грабили или даже убивали, окружающие не вмешивались. Не только потому, что сами были заняты чем-то неблаговидным, хотя про благовидные занятия, казалось, все давно позабыли, но и потому, что никто не хотел никому помогать бескорыстно.

Почти никто… В одном месте Хам громким криком прогнал двоих негодяев, напавших на человека, тащившего на спине большой, тяжелый, судя по виду мешок. Грабители бросились в одну сторону, а спасенный, тоже испугавшись окрика, бросил мешок и побежал в другую, видно, совесть его тоже была не очень-то чистой. Хам хотел посмотреть, что лежит в мешке, но Ной сказал: «Не надо»– и он передумал.

«Бедный мир, – думал Ной. – Несчастные люди… Неужели не чувствуют они, что настали последние дни? Неужели не боятся кары за грехи свои? Неужели им не хочется очистить душу свою раскаянием? Разве так может быть, чтобы душа не жаждала спасения?»

Мысли были одними и теми же, давними, притершимися друг к другу, словно камни на речном дне. Мысли были из тех, на которые не будет ответа, сколько не думай, потому что есть вещи, которые каждый должен решать сам для себя. Нельзя насильно напоить вола, если тот не хочет пить. Нельзя насильно привести человека к спасению, если он не хочет спастись.

– А я скажу так, – уже у ворот дома сказала Эмзара, словно прочитав мысли мужа. – Есть ягоды, годные в пищу, и есть ядовитые. По виду они одинаковы, но разница между ними огромна. Так же и с людьми. Разве можно сравнивать человека, который не творит зла по природе своей, и того, который не творит зла, потому что боится кары. У каждого свой страх, кто-то боится погубить душу, кто-то боится оказаться на плахе за убийство, но убить не боится. Господь милостив и не карает сразу, давая любому грешнику время одуматься. Поэтому и говорят недалекие, скудные умом: «Нет никакого Высшего суда – вот я сделал дурное и не был наказан, значит, сделаю еще». Другие смотрят на них и говорят: «Он делает так и не бывает наказан, я тоже сделаю так». Плох тот, чья добродетель опирается не на веру, а на страх!

– Истинно так, – подтвердил Ной. – Я вижу, но я не могу понять…

Войдя в дом, Ной, немного утоливший голод во время сватовства (обычай предписывает угощающему непременно отведывать от угощения своего, чтобы видели все, что оно не отравлено), сказал встретившей их Шеве, чтобы все собрались в трапезной, а сам пошел совершить омовение и переодеться в чистые одежды. Можно было бы омыться и переодеться после того, но Ною хотелось сделать это сейчас, как будто вода могла смыть все плохое не только с тела, но и с души.

Ной пришел, когда все домочадцы уже собрались за длинным столом (только сейчас стол был пуст), и сел на свое место во главе его.

– Времени мало, – сказал он, обводя собравшихся взглядом. – Времени мало, и пора бы нам поговорить начистоту, ничего не утаивая. Но прежде поздравим нашего Хама с удачным сватовством. Всего одна ночь осталась до того, как приведет он в дом жену!

– Поздравляю, брат Хам! – сказал Сим. – Надеюсь, что эту ночь ты проведешь дома, а не где-то вне его по своему обыкновению.

– Спасибо, брат! – ответил Хам. – Если бы ты не ложился спать сразу же после ужина, ты бы заметил, что я уже которую ночь ночую дома.

Вслед за Симом поздравили Хама все остальные.

– Я так боялась, что братец Хам может взять в жены кого-то из числа злых и сварливых, – простодушно призналась Шева, – но Гишара совсем не такая, характер у нее добрый и покладистый.

– Все одобряют твое решение, сын мой, и радуются за тебя, начиная с меня и заканчивая Шевой, – сказал Хаму Ной. – Надеюсь, что жена твоя никогда не разочарует тебя, а ты не разочаруешь ее.

– И вместе вы не разочаруете нас! – добавила Эмзара.

– Завтра вечером устроим праздничный ужин в честь женитьбы Хама, – сказал Ной. – Накроем обильный стол и попируем на славу, ибо есть повод. Завтра повеселимся, а сегодня поговорим о том, что печалит мое сердце.

Ной сделал паузу. Домочадцы его подобрались, понимая, что речь сейчас пойдет о важном, улыбки сошли с их уст, а взгляды из веселых стали серьезными.

– Все мы понимаем, что Господь оказал нам великую честь, избрав нас из числа прочих для того, чтобы заключить договор с нами и дать нам возможность спастись, – начал Ной. – Все мы, без исключения, должны быть достойны этой величайшей чести, должны блюсти себя и сторониться скверны, ибо осквернившие себя недостойны спасения. Есть ли среди вас кто-то, кто осмелится возразить мне, или кто-то, кто со мной не согласен?