Нет дьявола во мне - Ольга Володарская

– Нечего нас сравнивать, – вскипел итальянец. – Против меня ни единой улики.

– Против Мэда тоже. Только ваши показания.

– А их мало?

– Да. Его слово против вашего.

– Он ненавидел Даниеля.

– Он ревновал вас к нему, – поправил Марко. – И да, это мотив. Но… Мне почему-то кажется, что вы обманули меня, когда уверили, что не вы оставили синяки на теле Дарли.

– Почему это?

– У Даниеля была маленькая ручка. Пальцы короткие, почти женские. У вас же длинные, пусть и тонкие. Пятерня крупная. Именно такая оставила отпечатки на шее Мэда.

– Что ж вы сразу не сказали? – с некоторой обидой пробормотал Джакомо. Типа, я тут уже ручки потираю и, задрав голову, хохочу, точно злодей из детской комедии, думая, что провернул свой дьявольский план, а оказывается… Мне не поверили!

– Зачем вы оговорили Мэда?

– Я думаю, это он убил моего мальчика…

– Когда мы беседовали с вами первый раз, вы не высказывали такого подозрения. Почему?

– Тогда я был раздавлен горем… Не мог адекватно оценивать действительность. Мне казалось, никто не может желать смерти Даниелю… Но, подумав…

– В списке еще есть кто-то, кроме Мэда Дарли?

– Сейчас у меня другая стадия… Теперь я подозреваю всех!

Машина въехала на обширную площадь перед монастырскими воротами. Сегодня экскурсантов в «Черный крест» не привезли, туристы посещали монастырь не каждый день – только три раза в неделю, поэтому площадь была полупустой. Ни автобусов, ни люда. Даже живности нет. Псам, котам и птицам сейчас нечего тут делать. Никто не покормит. То ли дело в туристический день. Тут и рыночек работает, и экскурсанты приезжают с гостинцами – отдают то, что не съели в автобусах за завтраком.

Поэтому обгоревшее дерево так и бросилось в глаза. Что же с ним будут делать теперь? Выкорчевывать? Или оставят, придумав легенду о том, как дерево поразила молния? В любом случае жаль платан. Красивый был. А сколько простоял!

Чак загавкал, напоминая о том, что им выходить. Марко открыл дверку. Пес спрыгнул на брусчатку и припустил к дому.

– Я оставил на шее Мэда отметины, – сказал Джакомо выбирающемуся из салона Марко. – И бросил его в бессознательном состоянии…

– Я вас услышал.

– Если он убил Даниеля, вы сможете это доказать и без моего лжесвидетельствования, не так ли?

Марко ничего не ответил. И вдруг поймал себя на мысли: я не раскрою это преступление. Как и то, другое, совершенное почти одиннадцать лет назад. Само место, святое, намоленное, как будто скрывает все тайны…

Чтобы защитить тех, кто обитает на нем?

* * *

Снова внутренний дворик. Лавочки, фонтанчик, птички, в нем купающиеся. Огромный платан… Только тень от него иная, что неудивительно, солнце в этот час подбирается к западу, опускается ниже и светит не сверху, а сбоку. Платан – уже не гигантский зонт, накрывающий весь двор, а линии и пятна, расчеркивающие его и мечущиеся по нему, если дует ветер.

Из-за двери показался аббат. В руках поднос, на котором прозрачные чашки, в них жидкость желтоватого цвета. От чашек идет пар. Зеленый чай, понял Марко.

Иван поставил поднос на каменный вазон. В нем только земля, никаких цветов. То ли погибли, то ли не сажали, чтобы использовать его в качестве столика.

– Написали заявление? – спросил Марко.

Аббат, подав ему чашку, ответил:

– Не стал. У полиции сейчас другие заботы.

– Поджог этот можно расценивать как акт вандализма. Дело завести нужно все равно.

– Если вы так считаете…

– Почему мне кажется, что вы знаете, чьих это рук дело?

Иван не дрогнул. Чашка, которую он снимал с подноса для себя, даже не качнулась. Но Марко еще при прошлой беседе заметил, что выдает аббата. Это ухо. Как это ни странно… Левое. Оно чуть оттопырено. И живет как будто своею жизнью. Когда Иван волнуется, ухо подергивается.

– Она вернулась, да?

Это был такой отчаянный блеф, что Марко поразился, когда он сыграл.

У Ивана не только ухо пришло в движение, уголки рта вниз поползли. А еще мизинец задрожал. Но это уже замечалось за аббатом.

– Расскажите мне все, Иван. Вам легче станет. Да и я смогу наконец отделить зерна от плевел и в случае чего оказать вам помощь…

– Она вернулась, вы угадали! – выдохнул он и поставил чашку на поднос, чтобы не расплескать чай.

– Как ее зовут? – Марко только предполагал, что речь идет о женщине, родившей Яна.

– Лавиния. Но она называла себя Лав.

– Цыганка?

– Да. Но не из этих… грязных побирушек. Гордая, красивая, породистая. Из семьи баронов. Ее родители и брат погибли во время войны в Косове. Она одна осталась. Тогда ей едва исполнилось шестнадцать. Вышла замуж, чтобы выжить. За мужчину значительно старше себя. Когда муж умер, вложила деньги, что ей в наследство доставались, в эзотерический салон. Набрала медиумов, гадалок и экстрасенсов.

– Как же вы умудрились с нею познакомиться?

– Явился для беседы. К Лавинии стали похаживать прихожанки нашего храма, проводить всякие обряды, а это крайне отрицательно воспринимается церковью…

– Вы влюбились в нее… – Марко не спрашивал, а утверждал.

– Нет, я поплыл. Так наши мальчишки из хора говорят. Поплыл. Утратил жесткость. Был пломбиром, который только что из морозилки достали. Прочное, ледяное мороженое, не то что откусить, не прикоснуться к нему. Но поплыло оно… Размякло, потекло, размочило вафельку…

– Она вас соблазнила?

– Да. Мы, священники и монахи, в общем мужчины, давшие обет безбрачия, в глазах женщин становимся самыми желанными объектами для соблазнения. Как будто в каждой представительнице слабого пола живет бес, толкающий их на разврат. Но мало самой греху предаться, надо еще вовлечь в это «чистого».

– Сколько длились ваши отношения?

– Не было отношений. Я единожды поддался искушению.

– И Лавиния забеременела?

– Да! Но я был уверен, что не от меня. Я бесплоден. Этот диагноз мне поставили врачи. Поэтому, когда Лав сказала, что я стану отцом… – Иван развел руками. – Я послал ее. Да-да, именно так! К черту, представляете? Для меня было огромной болью осознание того, что я никогда не стану отцом. Но я смирился. А тут она… будто издевается.

– И что потом?

– Она уехала. Вернулась уже с мальчиком. И он, как она считала, был похож на меня… Но я-то знал свой диагноз!

– Странно это слышать от человека, который поклоняется тому, кто ходил по воде и превращал воду в вино.

– Вот и она так говорила. – Иван взял-таки чашку и сделал жадный глоток. Благо, чай успел остыть. – Что я должен верить в чудо.