Призрак кургана - Юхан Теорин

Он произнес эти слова, даже не обернувшись к племяннику, – смотрел, не отрываясь, на прибрежную дорогу Уголок левого глаза подергивался. Точно так, как тогда, на ярмарке в Марнесе.

Юнас после того вечера старался не встречаться с дядей. Но попробуй с ним не встретиться, когда полдня горбатишься на веранде с шлифовальной машинкой, а обитатели виллы снуют взад-вперед… Дядя Кент проходил мимо него как минимум дважды в день, утром и вечером. Иногда в светлом льняном костюме, другой раз в шортах и тенниске. Иногда здоровался на ходу а иногда словно бы и не замечал. Но в этот вечер на нем был темный костюм. Тоже льняной, элегантно мятый, но темно-серый, стальной. Он только что подъехал, уже потянул вбок стеклянную дверь, но остановился:

– У нас сегодня гости.

– Какие гости? – спросил Юнас.

Кент резко повернулся и смерил его взглядом:

– Полиция… с тобой хочет поговорить полиция, Ю-Ко.

– Про что?

Дядя Кент опять отвернулся и посмотрел на пролив:

– Про этот загадочный корабль, который ты видел ночью. Ничего другого. Так что отвечай на их вопросы. Я буду рядом.

Юнас посмотрел на дом. В окне гостиной маячили две головы – Мате и Урбан, родной и двоюродный братья. Смотрят телевизор. Они уже знают – он проболтался, что не был с ними в кино. Ни слова ему не сказали, но знают. Это точно. И ничего хорошего он от них не ждал.

– Не возражаешь, Ю-Ко? – спросил Кент.

Юнас пожал плечами и проследил взгляд Кента. Курган на месте, но призрак в последние дни не показывался. Наверное, стесняется – Герлоф ведь рассказал, что курган не настоящий, откуда там взяться призракам?

– И еще одно… – продолжил Кент. – Ты знаешь, что означает слово актер!

Кент подошел поближе. Ворот сорочки был расстегнут, и на Юнаса пахнуло тяжелым, как от коньяка, запахом туалетной воды.

– Тот, кто в театре играет?

– И это тоже… но, вообще говоря, актер – это участник делового процесса. Или крупной игры. Есть большие актеры и маленькие актеры… А ты – маленький актер в большой игре. Понял?

Юнас кивнул, хотя уверенности, что он понял намек дяди Кента, у него не было.

– Хорошо… – Дядя моргнул и понизил голос: – Ты ведь знаешь, что сделал твой отец? Почему его прошлым летом не было с нами?

Юнас снова кивнул – это-то он знал точно.

– Он опять здесь, так что все обошлось. – Кент наклонился к Юнасу почти вплотную. – Но если ты вдруг вообразишь, что ты большой актер, Ю-Ко, если ты захочешь рассказать полицейским про вечер на ярмарке в Марнесе… они могут опять забрать твоего отца. Ты ведь этого не хочешь?

Юнас затряс головой – само собой, не хочу.

– И никто не хочет. Поэтому отвечай коротко на их вопросы про корабль, а про остальное – ни слова. О'кей?

– О'кей.

– Вот и хорошо. Тогда мы эту игру выиграем.

Он выпрямился, похлопал Юнаса по плечу и пошел в дом. Через несколько секунд Юнас услышал, как дядя включил беговую дорожку.

Хутор был освещен единственным прожектором, укрепленным на столбе над коровником. Собственно, и освещал-то он только коровник, весь остальной двор тонул в полумраке. Но о ночной тишине и речи не шло – со всех сторон слышалось мычание, блеяние, деревянные стены сотрясались от тяжелых ударов: молодые бычки проверяли лбы на прочность. Старая силосная башня устремлялась в небо, как большая, но на удивление корявая ракета.

Ночь на субботу. Конечно, на больших хуторах работа не прекращается никогда, но в пятницу людей здесь куда меньше, чем обычно. Рабочая неделя закончилась, всем хочется отдохнуть.

Но Возвращенец не думал об отдыхе. Он присел на корточки рядом с башней и ждал Риту, которая скрылась между строений с пустым пластмассовым ведерком в руке.

– Скоро вернусь, – бросила она через плечо.

Помочь не попросила.

Он ждал. В теплом, сухом ночном воздухе пахло навозом. Огляделся – башня, большой коровник, стойло для лошадей, ухоженная техника. Новый трактор. Есть еще крупные фермеры на острове. А может, только крупные и остались. Мелких почти нет – кто разорился, кто состарился.

Прошуршала трава. Появилась Рита – быстро и незаметно. Всхрапнула невидимая лошадь.

– Вот, – сказал она, переводя дыхание. – Никто меня не видел.

Он принял у нее ведро. Теперь оно уже не было пустым – довольно тяжелое, плотно закрыто крышкой.

В другой руке у нее был желтый, облепленный куриным пометом аппарат со свисающим шлангом.

– А это что?

– Насос… Мойка высокого давления. Все. Больше ничего не надо.

Он кивнул.

– Теперь – к Клоссам.

Еще прошлой весной Свен сказал:

– Пора собираться домой. – Приближалось лето, земля подсохла, и копать стало легче. – Домой, на хутор.

Арон уставился на отчима:

– Ты что, всерьез?

– Серьезней не бывает. Я отдал паспорт в контору, они пошлют его в Ленинград. Скоро паспорт вернется оттуда со всеми нужными штемпелями. И всё. Скатертью дорога.

Арон поверил. Наконец. Наконец-то.

Но дни проходили за днями, месяцы за месяцами, а паспорта все не было.

Правда, кормить стали не то чтобы лучше, но сытнее. Арон уже не дрожал от голода по утрам и особенно по ночам. В лесу полно ягод, все время подвозят мясо и прошлогодние яблоки.

Появилась еда, зато стали исчезать люди.

Один из первых – Михаил Сунцов, сосед по бараку, пожилой рабочий из Минска. Он рассказывал невероятные истории о жизни в Советском Союзе и все время что-то мастерил. Вырезал из куска березы красивый боевой корабль. Свену он так понравился, что он прибил его к потолку над изголовьем их с Ароном койки.

Но в один прекрасный день Сунцов исчез. В начале утренней смены его ждали несколько военных в темной форме, они поговорили с ним о чем-то, и Сунцов исчез. Больше его не видели.

Просто исчез. Ночью койка его была пуста.

Свен поспрашивал рабочих, куда он делся, но никто не знал. А может, и знали, но не хотели говорить.

И после этого началось. Люди исчезали. За ними приезжали молчаливые солдаты, как правило, ночью – лиц их никто не видел, перемещались по бараку, как ночные тени, и уводили с собой одного из рабочих. А иногда двоих и даже троих.

И Свен так и не получил свой паспорт.

Настала осень, стало холодать, по ночам случались заморозки – с утра трава жесткая и в инее, земля промерзла, лопатой не возьмешь.