Тайна двух лун - Ксения Грациани

Аламеда вернулась в поселение. Было тихо: все ещё спали и не выйдут, пока солнце не позолотит верхушки хижин. Она добежала до навеса, под которым обычно ночевал Арэнк, но его там не было. Аламеда огляделась… Ушёл за водой? Нет, слишком рано… Вдруг она вспомнила: хижина на дереве. Наверняка, он там.

Аламеда быстро вскарабкалась по сучковатым выступам, но едва достигнув входа, прямо у себя над головой она услышала щебет. Аламеда замерла, скользя глазами по веткам, и вдруг увидела серую птицу, та посмотрела на девушку и снова чирикнула. Выходит, ей не показалось… Птицы запели.

Она уже хотела постучать, как вдруг дверь открылась. Видимо, Арэнка тоже удивило птичье пение: его заинтересованный взгляд блуждал по листве.

– Аламеда? Что ты здесь делаешь? – смутился он. В глазах мелькнула растерянность.

– Я знаю, как сделать, чтобы судно не опрокидывалось на волнах, – проговорила она в спешке, – пойдём к берегу, я покажу тебе. Нужно спешить с отплытием, птицы запели – значит, Мокрун больше не защищает чащу.

Арэнк продолжал стоять в проёме, молча смотря на Аламеду и словно не понимая, о чём та говорит.

– Арэнк, ты слышишь меня? – она тревожно вгляделась в его лицо. Вдруг взгляд соскользнул вглубь хижины. Аламеда отшатнулась: лоскут чёрных волос мелькнул на цветном покрывале. Муна… Она… она провела здесь ночь…

Что-то сродни раскаяния и ревности заполнило сердце Аламеды. А чего было ждать? Там, на озере она сделала свой выбор, Арэнк же теперь сделал свой. Не вечно же ему бегать за ней.

– Извини, ты спал… я пойду… – Аламеда попятилась к спуску, стараясь не подать виду, что заметила, но по его глазам читала – он понял.

– Внутри корпуса лодки нужно поставить бочки с водой, они помогут противостоять волнам, взгляни на изображения, нарисованные на песке… – лепетала она спускаясь, а сама едва пересиливала дрожь в голосе.

Арэнк всё молчал, провожая её тоскливым взглядом, который будто бы говорил: ты пришла слишком поздно, Аламеда…

Конец февраля выдался на редкость морозным. В иные годы в эти дни уже набухали почки магнолии, а теперь деревья ещё спали. Накануне даже выпал снег. Ровно два месяца я тщетно пытался найти Лулу. Цыганка была единственным человеком, кто сумел догадаться о том, что случилось с Лиз. Только она могла мне помочь. Подняв повыше ворот пальто и обмотавшись по уши шарфом, я целыми днями бродил по улицам Цюриха в её поисках, но той будто след простыл. Я расспрашивал местных, нет ли где на окраине стойбища цыган, приставал к бродягам, но все смотрели на меня, как на помешанного и только отмахивались.

«Они сегодня здесь, а завтра там: кочуют…» – сказал мне один нищий, принимая монету.

Я и сам не знал, зачем ищу её, но отчаяние заставляло делать хоть что-нибудь. Хвататься за любую ниточку. И Лула была единственной, кто мог, по крайней мере, понять меня, но сколько бы я ни искал, о цыганке не было ни слуху, ни духу. Вероятно, табор уже давно оставил здешние края.

За два месяца я лишь однажды слышал о Лиз, случайно встретив на городском рынке в середине января Марию, болтливую медсестру из «Голубого Леса». Она приезжала в Цюрих к родственникам и первой заметила мою физиономию в торговых рядах, однако порадовать меня ей было нечем: состояние Лиз продолжало ухудшаться. В последующие полтора месяца я больше ничего не слышал о моей бывшей пациентке, хоть и пытался писать коллегам, но те не отвечали.

Как ни странно, сны с Аламедой стали редки, и я их почти не помнил. Это настораживало. Нехорошее предчувствие не оставляло меня: вдруг она уже осуществила задуманное и завладела телом Лиз? А две недели назад безысходность толкнула меня на отчаянный шаг. Я решил снова ввести себя в транс, несмотря на наш с Аламедой уговор, и вернуться в заводнённый мир, чтобы узнать, не ушла ли она уже оттуда.

Я видел её. Аламеда до сих пор была там, но, кажется, мысли о мести соседствовали в её голове с какими-то другими – вот почему она снилась мне реже. Странно, я желал ей смерти, но вместе с тем, у меня не получалось её ненавидеть. А фантастический мир, в котором она жила, поражал моё воображение всё больше и больше. В тот раз на берегу затопленного леса я видел прекрасное судно, вырубленное из ствола какого-то неимоверно огромного дерева и расписанное странными символами. Я не смог удержаться, чтобы не потрогать его, не рассмотреть поближе. Корабли манили меня с детства, с той же поры я собирал коллекцию их миниатюрных копий. Прежде она занимала целую стену в моём бывшем кабинете, теперь же деревянные модели с парусами из хлопка и льна лежали в ящике, в съёмной комнате. Я так и не распаковал их.

Я даже посоветовал Аламеде, как улучшить остойчивость судна – оно было достойно покорять целые океаны. Просто вспомнил, как читал когда-то о том, что античные мореходы ставили в корпус корабля амфоры с маслом для придания ему стабильности на волнах. Однако снова говорить с дикаркой о Лиз не имело смысла. Она либо сама откажется от мести, либо я должен остановить её каким-то другим способом, но для этого мне нужна была Лула.

Помню, я удивился одному странному обстоятельству: ночью в том мире на небе сияли две луны. Это сильно поразило меня и выглядело настолько нереально, что я даже подумал, ведь Лиз и Аламеда, они тоже как две Луны: рано или поздно одной придётся покинуть небосвод, разве что внезапно не произойдёт чудо…

Пришла карнавальная неделя. От Жирного Четверга до Карнавального Вторника и вплоть до Пепельной Среды в Цюрихе проходили нарядные шествия. Улицы наводнили загримированные и переодетые в фольклорных персонажей горожане. Небывалый шум оглушал обычно тихий и чопорный город. Я не очень любил карнавал. Ещё в детстве его вычурная весёлость не внушала мне доверия. От громких звуков, проникавших отовсюду, порой болела голова, но праздничные гуляния вновь вернули мне надежду встретить на улицах Цюриха мою знакомую.

Я всматривался в разукрашенные лица, останавливался возле каждой кучки людей, собиравшихся вокруг бродячих артистов. Те громко играли на трубах и тромбонах, били невпопад в бубны и медные тарелки, пели смешные народные песни на утеху публике. Но цыган среди них я так и не встретил.

В день основных гуляний, Карнавальный Вторник, я решил пройти той же дорогой, на которой однажды натолкнулся на гадалку. Но сколько бы я не искал ту улицу, сколько бы не плутал по лабиринтам старого города Альтштадта, я никак не мог найти того магазина с музыкальными инструментами, где однажды купил подарок для Лиз. Я шёл всё дальше и дальше, влекомый разодетой толпой, минуя здания различных гильдий и главную ратушу. Богатые дома постепенно сменялись теми, что победнее, народ редел.

Наступал вечер, холодало. Я остановился возле лавки с глинтвейном и, купив себе горячего вина, спросил у пышноусого пожилого торговца в нелепой шляпе с бубенцами, не видел ли он сегодня в городе цыган. Старик оказался на редкость болтлив. Он безостановочно тараторил о впечатливших его масках, рассказывал о том, как в молодости сам играл на трубе, сравнивал Карнавалы в Цюрихе, Люцерне и Берне и уверял, что ему довелось побывать на каждом из трёх. Он заговорил меня до головной боли, меж тем подливая мне своего ароматного глинтвейна, но так и не ответил на мой вопрос. О цыганах я ничего не выяснил, но хотя бы согрелся.