1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал - Вячеслав Никонов

Посольская переписка между Ярославлем и Новгородом, казалось бы, неопровержимо свидетельствует о серьезности намерений обеих сторон пригласить на трон шведского королевича. Как и тот факт, что после возвращения посольства Татищева из Новгорода, в начале июня из Ярославля отправили грамоту в Путивль с призывом прислать выборных для обсуждения договора об избрании нового государя — шведского королевича Карла Филиппа.

Однако одновременно власти Второго ополчения сами отказались участвовать в посольстве в Швецию и потребовали выполнения предварительных условий о приезде в Новгород королевича и его переходе в православие. При этом Татищев еще раньше потребовал, чтобы новгородцы более не предлагали северным и поморским городам присоединиться к своему «государству» без ведома ярославского Совета.

Вернувшись в Ярославль, Татищев заявил, что от Новгорода, как и от шведской интервенции ждать добра не приходилось. Но «Совет земли» решил контакты продолжить, а потому разослал по городам благоприятный отчет об итогах посольства в Новгород: «Степан Татищев в расспросе сказал, что в Великом Новгороде от шведов православной вере никакой порухи, а христианам никакого разорения нету: все живут безо всякой скорби; принц же Карло по прошению Новгородского государства будет в Новгороде вскоре, а дается на всей воле Новгородского государства людей».

Пожарский 10 июня известил о начале переговоров с Новгородом и просил незамедлительно прислать в Ярославль «для общего земского совета изо всяких чинов человека по два и по три» с наказом об избрании царя «всею землею, кого Бог даст». Новгородские власти в числе первых прислали полномочных представителей во главе с самим князем Федором Оболенским. Пожарский лично вел переговоры, в ходе которых не удалось прояснить едва ли не основной вопрос: когда же в Новгород явится и примет крещение шведский принц? На предложение отправить посольство из Ярославля в Швецию Пожарский ответил отказом: Москва уже посылала послов за польским королевичем, и всем известно, что с ними случилось. Когда шведский принц прибудет в Новгород и переменит веру, тогда «Совет земли» будет готов начать переговоры «о соединенье» с «Новгородским государством».

«Шведский Карлус король также на Новгородское государство хотел сына своего отпустити вскоре, да по ся места, уже скоро год королевич в Новгороде не бывал», — заметил Пожарский. Земский собор согласился ждать до конца лета. Петрей подтверждал: «В оправдание себя, что не отправляют на этот раз полномочных послов в Швецию, они приводили ту причину, что так как приезд к ним его княжеской милости из Швеции так долго замедлился, то они опасаются, что с шведской стороны несерьезно думают о выборе, а потому и с послами их в Швеции может случиться то же, что случилось в Польше… Они не послали также никаких полномочных послов и в Новгород для окончательного решения…»

Поскольку Густав Адольф не помышлял об отпуске в Новгород принца Карла Филиппа, а уж тем более о его крещении в православие, переговоры между Ярославлем и Новгородом приобретали чисто риторическое значение. «Затевая переговоры с Новгородом, Пожарский пытался разрешить несколько задач, — подчеркивал Скрынников. — Он хотел избежать военного столкновения со Швецией, положить конец попыткам „Новгородского государства“ подчинить себе северные русские города и способствовать установлению перемирия на новгородском рубеже. Все эти цели были достигнуты».

Князь Оболенский и другие новгородские послы отбыли 26 июля в сопровождении земских представителей Перфилия Секирина и Шишкина. «А для того послали, чтобы не помешали немецкие люди пути на очищение Московского государства, а того у них и в уме не было, чтоб взять на Московское государство иноземца, решили избирать на все Русские государства из московских родов государя», — пишет «Новый летописец». Пожарский поручил заключить с «Новгородским государством» формальное перемирие. До приезда Карла Филиппа Новгород обязывался жить с землей русской в любви и совете, не «подводить» московских городов к «Новгородскому государству». Угроза шведского вторжения была снята, чего Пожарский и добивался.

А что касается шведского принца, то его еще нескоро дождутся. Как замечал Петрей, «в то же время короля занимала война с Данией: он сам проводил большую часть времени в поле; оттого и нельзя было его княжеской милости поспешить своим отъездом так скоро, как того хотели; его отъезд затянулся до июня 1613 года…»

К этому времени в Москве будет другой царь.

О том, что Пожарский не был настроен отдавать трон шведу, свидетельствовал и тот факт, что одновременно князь затеял еще одну игру престолов. В Ярославле — по пути на родину из Персии — оказалось австрийское посольство во главе с Грегори. «Совет земли» воспользовался этим случаем, чтобы завязать отношения с Габсбургами. В Москве еще при слабевшем Федоре Иоанновиче ходили разговоры об избрании на царство представителя династии Священной Римской империи. Пожарский пригласил к себе Грегори и беседовал с ним на эту тему, австриец упомянул о брате императора Максимилиане, искателе многих корон. Пожарский, подумав, ответил, что в Москве его «примут с великой радостью». Этим жестом ярославское правительство надеялось использовать посредничество Вены, чтобы склонить Польшу к переговорам с Россией. «Совет всея земли» вручил Грегори для передачи императору грамоту, в которой просил о содействии и посредничестве в заключении мира с Речью Посполитой.

Гетман Ходкевич к концу весны медленно двинулся к Москве, поджидая прихода подкрепления из Литвы. Только после получения известия, что полковник Струсь уже в Можайске — с новым отрядом в три тысячи солдат и запорожских казаков, Ходкевич 31 мая подошел к российской столице.

Зная о раздорах в Первом ополчении и о том, что многие земские воины ушли в Ярославль, гетман предпринял попытку разгромить казаков в их таборе у Яузских ворот. Польские отряды атаковали табор со стороны села Нехорошева, гарнизон Гонсевского одновременно сделал вылазку из Кремля. Ополченцы с трудом отбили атаку.

Но и поляки были не способны на большее. По-прежнему испытывая нехватку продовольствия, ежедневно теряя людей, наемное войско роптало и становилось все менее управляемым. Наемники требовали еды и денег. Много денег.

Когда бояре приглашали в Москву Жолкевского, в их казне было сто двенадцать тысяч рублей. Менее чем за год все эти деньги ушли на жалованье иноземным солдатам, а налоговых поступлений у Семибоярщины больше не было. Мстиславский и поляки принялись за царскую сокровищницу.

Стены Кремля стали свидетелями неслыханного разграбления. Командиры наемников пришли в Грановитую палату и потребовали жалованья. Помощники Гонсевского записали в ведомости казенного расхода: «Гайдукам счесть по триста рублев в месяц». В прежние времена триста рублей, причем не в месяц, а за год, получали только особо отличившиеся члены Боярской думы. Но поляки диктовали свои условия.

Бояре предлагали на выбор золотую утварь, перстни, драгоценные камни, царские одеяния, меха. Наемники требовали золото за бесценок. У Гонсевского от увиденных сокровищ «снесло крышу». Он не отказывал себе ни в чем.