1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал - Вячеслав Никонов

Отряды Нижегородского ополчения подошли к Троице-Сергиевой обители 14 августа. Здесь, согласно его «Сказанию», Авраамий Палицын напрямую потребовал от князя Пожарского ускорить движение к столице. Но ополченцы простояли там четыре дня. «И встал у Троицы между монастырем и слободой Клементьевской, а к Москве не пошел потому, что хотел договориться с казаками, чтобы друг на друга никакого зла бы не умышляли». То есть Пожарский, похоже, продолжал переговоры с подмосковными таборами о создании объединенного командования до похода к Москве. Рознь с Трубецким грозила погубить дело. Однако попытка достичь соглашения не удалась.

В это время пришедшие из-под Москвы «дворяне и казаки» поведали о том, что к столице продвигается гетман Ходкевич с большим войском. «Князю Дмитрию не до уговора было с казаками». Посовещавшись с Мининым, он отправил вперед еще один передовой отряд — князя Василия Ивановича Туренина, приказав ему занять позиции у Чертольских ворот, чтобы полностью блокировать вражеский гарнизон во внутренних крепостях.

18 августа Пожарский и Минин снялись с лагеря в Троице. Провожало их все окрестное население. «Сам же князь Дмитрий и Кузьма и все ратные люди в тот же день, после отпуска князя Василия Туренина, служили молебны у Живоначальной Троицы и у преподобных чудотворцев Сергия и Никона и взяли благословение у архимандрита Дионисия и у всей братии и пошли с монастыря». Каждого ополченца кропили святой водой со словами: «С тобою Бог и великий Чудотворец Сергий на помощь, не посрами веру Православную, не посрами землю Русскую». Последними подошли к архимандриту Дионисию за благословением Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский.

Но едва тронулись в путь, как прямо в лицо ополченцам подул ураганный ветер с юга, что было воспринято всеми как крайне недобрый знак. Дионисию и троицким старцам пришлось призвать на помощь Сергия Радонежского, после чего свершилось чудо. «В мгновение ока переменил Бог ветер, и стал дуть в спину всей рати так, что едва на лошадях сидели, такой пришел вихрь великий. Вся же рать узнала милость Божию и помощь великого чудотворца Сергия, и отложили свой страх ратные люди, и расхрабрились, идя к Москве все и радуясь. И обещались все помереть за дом Пречистой Богородицы и за православную христианскую веру».

Пожарский и Минин предполагали преодолеть путь до столицы за два дня. К вечеру 19 августа их полки пришли на Яузу, где получили приказ остановиться на ночлег.

«Князь Дмитрий Трубецкой беспрестанно присылал и звал к себе стоять в таборы». Казаки, проведшие под Москвой более года, успели хорошо укрепить Яузский острог, а после ухода Заруцкого там было много брошенных землянок, шалашей и изб, где могло бы разместиться Нижегородское ополчение. Сколь бы заманчивым ни казалось предложение Трубецкого, «князь Дмитрий же и вся рать отказали, что отнюдь тому не бывать, чтобы стоять вместе с казаками». Руководителям ярославского правительства пришлось бы довольствоваться второстепенной ролью в «чужом монастыре» Трубецкого.

Володихин справедливо замечал, что Пожарский, «объединив силы с великим аристократом Трубецким, не мог бы далее командовать и даже не мог бы претендовать на равенство в решении воинских проблем. Его же люди обязательно перестали бы ему подчиняться… Он подчинился бы Дмитрию Тимофеевичу, если бы видел перед собой искусного полководца, человека, поддерживающего порядок в собственном лагере. Но Трубецкой как военачальник был не столь силен и опытен, как Пожарский, а в его стане царили разброд и шатание… Утратив контроль над армией, он отдал бы его в слабые руки… Пожарский, очевидно, боялся, что многомятежная казачья толпа разлагающе подействует на его армию, собранную с такими трудами; что его здоровое воинство вдохнет заразу бунтарства и потеряет прежнее единство, прежнюю нравственную силу».

Кроме того, план сосредоточения сил в восточных предместьях за Яузой был неприемлем тем, что Ходкевич приближался к столице с запада, и Пожарский решил расположить свои полки в западных кварталах города, в районе Арбатских ворот.

Когда утром 20 августа ополчение Пожарского двинулось к Москве, Трубецкой выехал навстречу в сопровождении своих дворян. Первое свидание воевод Первого и Второго ополчений закончилось безрезультатно. Трубецкой, старший по чину и знатности, даже утратил самообладание, когда Пожарский по обыкновению стал совещаться с Мининым. Гнев боярина нашел отзвук в легендарных словах: «Уже мужик нашу честь хощет взять на себя, а наша служба и радение ни во что будет». Воеводы разъехались в разные стороны. «Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и казаки начали на князя Дмитрия Михайловича и на Кузьму и на ратных людей нелюбовь держать за то, что к ним в таборы не пошли».

Удара поляков ждали со стороны Дорогомиловской ямской слободы, где начиналась Большая Смоленская дорога. На этом направлении Пожарский и расположил свой полк. Справа от него встали отряды князя Лопаты-Пожарского и воеводы Дмитриева, слева, в Чертолье (Пречистенка), — отряд Василия Туренина, подкрепленный владимирским ополчением, которое привел Артемий Измайлов. Грубо говоря, заняли западный периметр нынешнего Бульварного кольца. Пожарский распорядился восстановить полуразрушенные укрепления Земляного города в районе Смоленской и Можайской башен, где конница Ходкевича, переправившись через Москву-реку, могла нанести основной удар.

Гетман Ян Кароль Ходкевич привел свои войска 21 августа и занял господствующую высоту — Поклонную гору. Когда наступила ночь, Поклонка засветилась огнями множества костров. Воинство Ходкевича отдыхало после марша и готовилось к битве.

С Поклонной горы гетман мог нанести удар либо по кратчайшему направлению, туда, где занял позицию Пожарский, либо повернуть к Донскому монастырю и прорываться в Кремль с юга — через Замоскворечье.

Полк Трубецкого расположился в районе Крымского двора (нынешний Парк культуры), выдвинув дозоры к Донскому монастырю. Пожарский направил на правый берег Москвы-реки в помощь казакам пять дворянских сотен и выдвинул свои разъезды к Новодевичьему монастырю.

Близилось решающее сражение, определявшее будущее России.

Каково было соотношение сторон? Возможны только приблизительные оценки.

Поляки и кремлевские бояре, которые ждали подхода мощных сил во главе с королем Сигизмундом III, так их и не дождались. Почему? Точный и емкий ответ дал Казимир Валишевский: «Но у короля не было денег, а победитель при Клушине (гетман Жолкевский. — В.Н.) отказался от командования войсками, не получавшими содержания».

Польское войско вел Ходкевич, и в отношении его сил первую оценку дал Арсений Елассонский, который писал: «21 августа прибыл снова полководец Карл с большим войском, которое послал на помощь великий король из Польши: поляков, немцев и венгерцев было более сорока тысяч». Все без исключения историки считают эту цифру сильно раздутой. Костомаров оценивал силы Ходкевича в 12 тысяч человек, советский историк Бибиков — в 12–15 тысяч бойцов у Ходкевича и Струся, в том числе 1,5 тысячи пехоты из венгров и ливонских немцев. Польский историк Томаш Бохун называл 9–10 тысяч воинов в гетманской армии Ходкевича. Скрынников писал, что «король Сигизмунд прислал ему в подкрепление полторы тысячи солдат. В наступлении приняли участие около восьми тысяч запорожских казаков. Их возглавляли атаманы Заборовский, Наливайко и Ширай». Соколов считал, что «силы Ходкевича вместе с пешими казаками и украинскими казаками А. Наливайко достигали шести-семи тысяч (1700–1800 человек польской, „венгерской“ — гайдуки, немецкой пехоты, казаки и волонтеры)… Заодно с ними действовали в Кремле три тысячи поляков и литовцев под началом Николая Струся и сапегинского полковника Иосифа Будилы. Всего в войсках захватчиков под Москвою и в самой столице насчитывалось до пятнадцати тысяч человек». По прикидке Морохина и Кузнецова, в осажденной столице находилось порядка 3–3,5 тысяч интервентов, а в войске Ходкевича — от 8000 до 9800 воинов.