Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих - Ричард Прам

Это стало действительно важным эволюционным событием, поскольку позднее птицы начали использовать те же самые перья с опахалами для создания несущей поверхности и других аэродинамических структур, необходимых для полета. Иными словами, перья возникли не для того, чтобы летать; скорее, полет стал возможен благодаря перьям. А стремление стать красивыми – одна из наиболее правдоподобных гипотез, объясняющих возникновение ключевой инновации, которая позволила птицам подняться в воздух.

Необычайно развитые эстетические таланты птиц – это не просто примечательная особенность современных видов. В первую очередь совместная эволюция эстетических признаков и влечения к красоте могла вообще обусловить все формирование современных птиц.

Этот вывод сам по себе выглядит впечатляющим, но за ним стоит и нечто гораздо большее! Примерно 66 миллионов лет назад огромный метеорит врезался в Землю, оставив на ее поверхности выбоину шириной 110 миль – кратер Чиксулуб на полуострове Юкатан в Мексике. Каскад физических, климатических и экологических последствий этого удара привел к массовому вымиранию наземных и водных живых организмов, самыми известными из которых были динозавры. Разумеется, сейчас мы знаем, что динозавры на самом деле не вымерли полностью. В действительности три ветви динозавров пережили[150] массовое вымирание, случившееся в конце мелового периода; все они были летающими предками трех основных групп современных птиц. Эти три ветви в дальнейшем достигли процветания, дали обширную радиацию (в одном случае – взрывную) и превратились в десять с лишних тысяч видов птиц, населяющих нашу планету сегодня.

Почему же птицы сумели пережить мел-палеогеновое вымирание, а другие динозавры – нет? Вопрос этот непростой, но в одном мы можем быть уверены: одних только перьев для выживания оказалось недостаточно, потому что среди меловых динозавров было немало других групп пернатых теропод, которые не смогли преодолеть временную границу между мезозоем и кайнозоем. К числу этих теропод относятся и полностью оперенные рапторы, такие как Velociraptor, орнитомимы и троодонты. По сути, единственными динозаврами, уцелевшими в мел-палеогеновом вымирании, были виды, способные летать на своих оперенных крыльях. Возможно, способность к полету позволила этим древним птицам избежать худших последствий метеоритной катастрофы или быстро рассеяться и найти в воцарившемся экологическом хаосе какие-нибудь рефугиумы (места, где вид или группа видов переживают неблагоприятный для них период). Этого мы точно не знаем. Зато мы можем предположить, что, если бы не умение летать, предки современных птиц наверняка вымерли бы вместе с остальными динозаврами. Таким образом, потенциально эстетическая инновация – перья с широким опахалом – способствовала эволюции полета и выживанию птичьих динозавров в ходе мел-палеогенового вымирания. Трудно вообразить себе более масштабную роль, какую сыграла красота и влечение к ней в истории жизни на планете.

На страницах этой книги я уже высказывал свое убеждение, что красота в природе по большей части произвольна и нерациональна и не дает ее приверженцам ничего, кроме самой возможности вызывать влечение и становиться объектом предпочтения. Однако углубленное постижение эволюции эстетической сложности, инновации и деградации убеждает нас, что такой подход вовсе не является холодно-циничным, легкомысленным или нигилистическим взглядом на красоту в природе. На самом деле, чем глубже мы изучаем историю жизни на Земле с позиций эстетики, тем больше мы утверждаемся в мысли, что эстетическая коэволюция оказывает мощное, инновационное и решающее влияние на количественные и качественные формы биологического разнообразия. Там, где половые предпочтения партнеров не ограничены узкой задачей получения адаптивной выгоды, красота и влечение к ней могут свободно развиваться, изобретать и творить, меняя тем самым облик окружающего мира. И в результате благодаря этой могущественной эволюционной силе сегодня в этом мире есть птицы.

Несколько лет назад я и моя жена Энн были приглашены на очень приятный званый вечер у нас в Нью-Хейвене, где кроме нас присутствовали еще четыре супружеские пары. Мы ужинали при свечах, еда была превосходна, на нарядной скатерти сверкали хрустальные бокалы и тяжелое фамильное столовое серебро. В соседней комнате, не отрываясь от мультиков, лопала спагетти орава детворы. Среди нас, взрослых, многие только впервые познакомились и вели вежливую светскую беседу.

Едва мы приступили к угощению, как одна из приглашенных дам – родительница части поедающих спагетти детей – внезапно обратилась ко мне с другого конца стола: «О, так вы орнитолог! Именно вы-то мне и нужны. У меня есть вопрос». Я уже приготовился ответить на очередной из бесконечных вопросов в стиле «что это могла быть за птица», которые мне часто задают люди, однако, как выяснилось, вопрос этой дамы был гораздо более глубокомысленным. «Недавно я читала своим детям книжку “Дорогу утятам!”»[151], – продолжала она. Я кивнул: разумеется, я прекрасно знал эту ставшую классикой детскую книжку Роберта Макклоски. Мне самому читали ее в детстве, а потом и я читал ее троим своим сыновьям – так часто, что практически выучил ее наизусть. «Так вот, помните то место, где Кряквины выбрали себе место и свили гнездо и утка уже отложила яйца? Все шло к тому, что они вместе создадут чудесную семью, но тут ее муж вдруг взял и смылся! Как это вообще понимать?»

Не успел я даже рта раскрыть, как Энн, сидевшая напротив меня, вперила в меня тревожный предостерегающий взгляд, который мы дома меж собой называли «с прищуром», и негромко, но свирепо прошептала: «Только не начинай!» Естественно, мы тут же оказались в центре внимания: всем сразу захотелось узнать, что же именно я не должен начинать. И словно желая предупредить всех заинтересовавшихся, Энн спросила у любопытствующей мамаши: «Вы же спрашивали моего мужа не про утиный секс, правда?»

После этого слегка неожиданного обращения к семейной жизни уток наш разговор неизбежно свернул в область, которая была мне знакома гораздо глубже, чем могли ожидать мои собеседники. Благодаря доктору Патрисии Бреннан, которая необычайно деятельно работала в моей лаборатории в Йельском университете с 2005 по 2010 год по программе постдокторантуры, моя собственная исследовательская биография в тот период сделала очередной неожиданный поворот: я занялся изучением брачного поведения и анатомии репродуктивных органов водоплавающих птиц. Поэтому, как и опасалась моя жена, сексуальные извращения уток вскоре задали основное направление нашей дискуссии в тот вечер.

Сексуальные отношения уток могут быть и утонченно эстетичными, и шокирующе жестокими, и даже пугающими, но в любом случае они, безусловно, захватывающи. Возможно, это не лучшая тема для застольной беседы среди впервые познакомившихся гостей – скорее всего, именно по этой причине мы никогда больше не встречались с той дамой, которая задала провокационный вопрос. Но если изучить и всесторонне рассмотреть наиболее смущающие детали этого явления, то может оказаться, что сексуальные «утиные истории» помогают глубже проникнуть в самую суть отношений между полами, природы полового влечения, половой автономии самок и эволюции красоты в живом мире.