Манхэттен по Фрейду - Люк Босси

Юнг хотел небрежно взять бокал и сделать глоток, но рука его дрогнула, и он пролил половину на скатерть. Он смущенно и неловко попытался промокнуть вино салфеткой. Ему казалось, что перед ним пятно крови, расползающееся по савану.

Юнг резко поднялся и убежал в туалет; едва он вошел туда, как его стошнило.

Когда он вернулся, то увидел, что глаза Анны вновь посуровели. Момент был упущен.

— Я не поеду с вами в Европу, — сказала она наконец. — Надеюсь, вы не сердитесь на меня?

— Я просто сожалею, что вы не остановили свой выбор на Фрейде, — ответил Юнг с сарказмом.

— Почему же?

— Вы с ним достигли бы полного взаимопонимания. Он разделяет вашу навязчивую идею о том, что либидо нужно направлять на такие возвышенные цели, как семья.

— Вы становитесь злым, — заметила Анна.

— Я больше не голоден, — сказал Юнг.

Его досада сменилась безразличием. Отказ Анны уже не вызывал у него страданий. Но лужица вина изменила направление его мыслей и заставила испытать муки совести. Фрейд, конечно, обижался на него за то, что он не остался с ним. Уголовному расследованию он уделял лишь поверхностное внимание, и скоро в каком-нибудь небоскребе обнаружится еще один труп…

— Карл! — громко сказала Анна, и он спохватился, что прослушал то, что она говорила.

— Что вы сказали?

— Что вы нам дорого обойдетесь…

Анна объяснила Юнгу, что в ресторане «У Марселя» штрафуют клиентов, которые имели несчастье не доесть блюда до конца.

Юнг мысленно поблагодарил Анну за то, что она сменила тему их тягостной беседы.

— В Америке, — сказал он, — коммерсанты соперничают, придумывая новые способы ценообразования. Словно удовольствие клиента состоит не в самой покупке, а в способе тратить деньги. Возьмите эти магазины, где все стоит меньше десяти центов.

— Пяти- и десятицентовые лавочки Вулворта?

— Да, «Вулворт», предприятие, которое строит еще один рекордно высокий небоскреб… — Юнг вдруг всплеснул руками: — Черт, стройка Вулворта! Третий подготовительный рисунок алхимика, с саламандрами, припоминаете?

— Символ земли, — проговорила Анна.

— Третий дракон… Трудно похоронить человека в законченном небоскребе, но что может быть удобнее, чем строящийся небоскреб, для того, чтобы избавиться от трупа?

— Неглупо, — признала Анна.

Юнг думал теперь только о том, что нужно позвонить Кану. Что, если Уильям Мур покоится в фундаменте Вулворт-билдинг? Юнг злился на себя за то, что потерял столько времени, ухаживая за женщиной, которая только что доказала свою психологическую несовместимость с ним.

Он сделал энергичный жест, подзывая официанта, и произнес по-французски:

— Счет, пожалуйста.

Едва Фрейд улегся на кушетку, как его охватил сильный жар. Дыхание замедлилось, тело отяжелело. Но задремать он не смог. Его захлестнул поток воспоминаний, вызванный разговором с Юнгом.

Воспоминаний о событиях более чем двадцатилетней давности.

Воспоминаний о мертвых телах детей.

Целых пять месяцев, начиная с октября 1885 года, Фрейд учился у Шарко и присутствовал на вскрытиях, которые проводил Поль Бруардель в парижском морге. Этот судебно-медицинский эксперт специализировался на случаях насилия и убийств несовершеннолетних. Бруардель занимался исследованием трупов, существование которых полиция часто предпочитала не замечать, — он извлекал их из небытия, ставя об этом в известность своих коллег.

Десятки детей из бедных семей, в основном девочки, ежегодно страдали от преступного деспотизма отца, власти школьного учителя, священника или хозяина. Их стыдливо называли «жертвами покушений на невинность».

Фрейд закрыл рукой глаза от режущего света; перед его внутренним взором мелькали образы истерзанных тел. Как считал Бруардель, раны на них появлялись вовсе не от падений или ударов кулаком. Это были следы от ремня или цепей. От ожогов. От применения азотной кислоты. Следы разнообразных половых извращений.

Но тяжелее всего было смотреть в застывшие глаза маленьких невинных жертв. Именно они вынудили Фрейда тщательно изучать рассказы пациентов, с которыми грубо обращались в детстве. А эти рассказы, в свою очередь, заставили его создать теорию обольщения, о которой несколько часов назад он говорил с Юнгом. Согласно этой теории, неврозы возникали вследствие психологических травм, связанных с сексуальным насилием.

Потом он вывел теорию эдипова комплекса, основанного на фантазмах, а не на реальности, — теорию более обобщенную, поскольку она касалась не только тех, с кем плохо обращались в детстве, а всех детей в принципе.

Чтобы достигнуть универсальности (и славы, которая ее сопровождает), Фрейд пожертвовал частностями. Он даже попытался доказать, что воспоминания о насилии в некоторых случаях являются проявлениями эдипова комплекса. Чтобы расширить значение своей теории, он задвинул замученных детей в дальний уголок своей памяти.

Действуя примерно так же, как разгневанные родители, которые запирают своего ребенка в темный подвал…

И как часто это бывало после погружения в черный колодец подсознания, волевой характер Фрейда неожиданно одарил его всплеском энергии.

Он открыл глаза.

Ощущение жара исчезло.

Усталость тоже.

Он выпрямился.

Нужно вернуться к Грейс Корда, чтобы вместе двигаться вперед, распутывая ее прошлое и настоящее.

Фрейд не мог больше сидеть на месте.

Служанка впустила его в дом Корда. Едва войдя в холл, он столкнулся с Грейс. Молодая женщина собиралась уходить. На ней были маленькая шляпа, черный мужской костюм и слегка вышитая блузка. Грейс смущенно посмотрела на Фрейда, словно его визит ее взволновал.

— Почему вы пришли, доктор Фрейд? — спросила она.

— Я хочу как можно быстрее возобновить лечение.

— Я не могу… Не сейчас…

Ее голос звучал неестественно, как-то удивительно ровно.

— Что случилось?

Грейс колебалась.

— Поговорите со мной, — настойчиво сказал Фрейд. — Вы выглядите встревоженной.

— Я нужна своему брату.

— Вы идете к нему в тюрьму?

— Нет. Он сбежал. Позвонил мне по телефону.

— И что он сказал?

— Что невиновен и хочет это доказать.

— Но это безумие. — Намереваясь остановить Грейс, Фрейд крепко схватил ее за руку. — Это слишком опасно.

— Он мой брат. Вы сами мне об этом сказали.

Фрейд почувствовал нарастающую тревогу. Он боялся за Грейс, и этот страх тревожил его больше, чем все, что он видел и слышал во время прошедших сеансов.