Пикник на обочине. Никто не уйдет - Дмитрий Силлов

Все невольно усмехнулись.

Иногда нужно это, в самый тяжелый момент разрядить обстановку грубой солдатской шуткой. Потому что тяжело это – слышать, как стонет защитное поле, принимая на себя колоссальную нагрузку, смотреть на счетчик, бешено мотающий назад бесстрастные цифры, и осознавать, что ни хрена не хватит этой самой аномальной защиты до конца танкового поля, как бы не гнал свою машину вперед лихой Полковник.

– Ну, что ж, готовимся к веселью, – произнес Снайпер, наблюдая, как мелькают перед глазами безжалостные цифры «9… 8… 7…».

На мониторах было отчетливо видно, как защитное поле стремительно теряет насыщенность, становится все более прозрачным… И как его спереди и с боков сдавливает какая-то невидимая сила.

«0» – выдал счетчик. И цифра, означающая отсутствие чего-либо, начала медленно гаснуть.

И тут же все почувствовали, как через танковую броню, словно сквозь марлю, просочилось что-то. Невидимое, но явно материальное. Проникло, и сразу начало давить на затылок, на глаза, так, что захотелось зажмуриться и, закрыв лицо руками, забиться в ближайший угол. И скулить, словно побитый щенок, от жалости к себе, лишенному сил, воли, рассудка…

– Хррррен тебе! – прорычал Эдвард, сжимая побелевшими пальцами виски. Снайперу было проще – когда под руками автомат, можно впиться в него и попытаться сломать, ощущая, как ноют мускулы, словно канаты при шторме, и как больно впивается в ладони твердая сталь. Боль – она от всего отвлекает. От горя, от радости, и от невидимой напасти, внезапно с азартом разыгравшегося ребенка решившей тебя сломать, словно ненужную игрушку.

А у Шухарта кровь носом хлынула. Хорошо что успел вперед наклониться, а то бы всю одежду уделал. Опыт есть опыт.

– «Зуда», – прохрипел Рэдрик. – Сильнейшая. Вечная. Я понял. Все это поле – большая «зуда», на которую давят танки…

– Час от часу не легче, – простонал динамик голосом Квотерблада.

Танк сбавил скорость и сейчас переваливался по полю, виляя из стороны в сторону, словно пьянчуга после хорошей выпивки. Но Полковник не сдавался. Он вообще не привык сдаваться, и сегодня явно не собирался изменять своей привычке несмотря ни на что.

И у него получалось. Боевая машина медленно, но уверенно ползла вперед, к линии густого кустарника, похожей на невысокий сплошной забор. Слишком явная граница, чтобы быть случайной… Еще немного, каких-нибудь сто футов – и всё… Сто процентов всё… Или эти кусты окажутся границей гигантской «зуды», или головы людей просто полопаются от избыточного давления, как воздушные шарики, в которые перекачали гелия…

Еще совсем чуть-чуть…

Но тут прямо из земли ударил разряд молнии. Словно толстенный куст белого света вырос возле правой гусеницы, протянув к ней изломанные щупальца. Разряд мгновенно распорол надвое трак на гусенице, полоснул по броне, выжигая в ней глубокую борозду, с треском ворвался в отделение управления танком, просочился в боевое отделение… и умер с разочарованным шипением, истощив все силы на страшный удар.

Сложение сил инерции движения тяжелой машины и удара подземного разряда привело к тому, что поврежденный танк со сбитой гусеницей резко крутануло – и швырнуло на стену кустов, словно Т-010 был игрушечным. Проломив бронированным бортом хитросплетение ветвей, боевая машина взвыла мотором, дернулась еще раз, словно раненый зверь, – и замерла…

* * *

Часто бывает такое – рвался ты куда-то, стремясь к заветной цели, проламывая барьеры, сметая все на своем пути… И вот когда до финишной ленточки уже рукой подать, вдруг кто-то более и быстрый и сильный, поравнявшись с тобой, толкает плечом – и летишь ты вверх тормашками в кювет, в полете осознавая, что всё, приехали. Вот он твой финиш. Не цветы и наградные кубки, а жидкая грязь с обочины, и лицо, и колени, и локти, содранные в кровь об асфальт, а также, возможно, сломанные пальцы и конечности, но ты еще об этом не знаешь. Пока что не анализирует мозг, что стало с телом, потому что занят он одной-единственной мыслью: «Всё… Приехали…»

– Твою… мать… – произнес Снайпер, отлепляя окровавленный лоб от треснувшего монитора. Мельтешили перед глазами пресловутые звезды. Ныла шея, приняв на себя инерцию удара головой о приборную панель. И в бешеном ритме колотилось сердце, словно спеша запустить ударенный организм в нормальный режим, а заодно заявить о себе – вот оно я, работаю. А значит, поживем еще, хозяин, посокращаемся назло всем врагам.

Слева медленно, осторожно поднимался со своего сиденья Шухарт. Похоже, цел, только на защитном костюме спереди красная полоса сверху вниз. Но это не страшно. Из носа кровь хлестала и маленько запачкала, в остальном вроде в норме он.

А вот Эдварду не повезло. Вся правая рука черная и дымится слегка. Броневая перчатка с широкой и длинной крагой, налокотник, наплечник – все спеклось в единую черную массу. И во что превратилась рука под ней, лучше не думать.

Но ученый держался молодцом, хоть лицо и побелело, как стенка свежеоштукатуренная. Шлем отстегнул, сбросил его на пол, и одним движением вогнал себе в шею шприц-тюбик с промедолом. Внутримышечно наркотические анальгетики при таких ожогах что делай, что не делай, все равно толку ноль. А вот если в яремную вену впрыснуть – совсем другое дело. Оно и видно – отпустило почти сразу. Лицо ученого немного порозовело, даже криво усмехнуться силы нашел и большой палец здоровой рукой показать, типа, отлично всё, живем.

– Ну да, охренеть как классно, – сказал Снайпер, протягивая руку к слегка оплавленным застежкам на плече товарища – как раз для таких случаев предусмотрено, чтобы бронекостюм легким движением руки превращался в безрукавку. – Еще бы узнать, чем это нас приласкало.

– Аномалия «подземный разряд», – сказал Шухарт. – Обычно она реагирует на электромагнитный импульс определенной частоты, поэтому по Зоне с металлоискателями давно уже никто не ходит. Как двоих сталкеров убило в самом начале, так больше и не ходят. Видимо, он остаточный импульс генератора аномальной защиты словил, вот и долбанул от души, сволочь. Ладно, пойду гляну, как там наш Полковник.

И полез в люк.

Снайпер же расковырял «Бритвой» оплавленные замки, отстегнул рукав – и присвистнул.

Рука Эдварда обгорела процентов на шестьдесят. Глубокие очаги некроза по всей конечности, оставшаяся кожа черная, ломкая, растрескавшаяся в угольную пленку. Ногти сгорели и частично осыпались уже, местами обнажились грязно-серые кости фаланг.

– Ну что, трендец руке, под ампутацию? – поинтересовался Эдвард, которому массивный наплечник мешал рассмотреть детали.

– Да ладно тебе, нормально все, сейчас и не такое лечат, – соврал Снайпер, разрывая зубами стерильный пакет с марлей. – Сейчас забинтуем, и пойдем обратно. К полудню будем в Институте, где тебе твою граблю моментом восстановят, с артефакт-терапией это в два счета…

– Сам-то веришь в то, что несешь? – хмыкнул Эдвард, тут же непроизвольно скривившись от боли. – Меня успокаивать не надо, чай, не девица красная…